Она поставила свою чашку, тоже не пустую, поправила волосы, пальто и, неожиданно перегнувшись через стол, сжала мою ладонь в ободряющем жесте поддержки. Кивнула напоследок Максу и, не удостоив прощанием всю следственную группу во главе с их капитаном, покинула мою квартиру. Так же стремительно и легко, как в нее ворвалась.
Ее уход как будто дал отмашку на старт — все разом заговорили, Лейт выдал что-то рычащее нецензурное, а Макс пружинисто поднялся на ноги и уточнил у всех присутствующих, скоро ли они нас покинут.
Дальнейшие события я запомнила урывками.
Вот Макс спорит с капитаном, настаивая, что все необходимое они уже сделали и могут закончить позднее. Или в крайнем случае могут отпустить хозяйку квартиры. Вот я натягиваю куртку, а Макс, присев на корточки, помогает мне обуться. Вот мы сидим в пролетке извозчика, и я, уткнувшись лицом в его плечо, рыдаю. Безудержно, с подвываниями и успокаиваюсь, лишь когда экипаж останавливается и Макс помогает мне выйти. Вот я сижу на диване в просторной, хорошо освещенной гостиной, а надо мной стоит госпожа Эдора. Крутит мою голову, осматривает зрачки, щупает запястья, попутно выговаривая сыну. У меня в руках — высокий холодный стакан с водой, с резким запахом валериановых капель. Я пью, и зубы стучат о его край. А я уже успокоилась настолько, что мне от этого звука неловко, и я переживаю, что вот сейчас его случайно разобью… И Макс. Он рядом все время. И от этого мне становится легче, чем от успокоительных капель и целительской магии его матушки. Кажется, все вместе это наконец-то дает эффект, потому что я слышу слова госпожи Эдоры: «Макс, проводи Нинон в зеленую спальню!»
И дальше — снова провал.
В себя я пришла уже в выделенной мне спальне, причем очнулась настолько, что сил хватило на препирательства с Максом. Довольно, кстати, бессмысленные, но бодрые. Суть их заключалась в том, что Макс действительно поселил меня в гостевой комнате.
Кто-нибудь, объясните мне, чем меня это не устроило.
— Ну, не при матушке же мне было тащить тебя в свою постель! — веселился Макс.
Я кротко смотрела на него, сидя на кровати, на роскошном покрывале в этой самой «зеленой» спальне его дома. Макс раздевался. Не спеша, со вкусом. Медленно расстегнул ворот. Большой палец скользнул по белому льну. Следующая пуговица. Кисти — темные на белом фоне. Движения — привычные, уверенные. Ме-е-едленные.
— А что ты вообще тогда здесь делаешь? Это гостевая комната! Иди отсюда — у тебя своя есть! — фальшиво и насквозь неубедительно возмутилась я, оторвавшись от притягательного зрелища.
Он только ухмыльнулся. Ворот рубашки разошелся, открывая узкий клин загорелой кожи груди. Мужчина расстегнул рукава. Левый. Неспешно, вальяжно. Правый. Так же уверенно-неторопливо. Щелкнул фигурной пряжкой ремня. Расстегнул. И снова вернулся к полам рубашки. Я чуть не застонала и только после этого сообразила, что замерла столбиком, зверьком-сусликом и завороженно наблюдаю за предложенным зрелищем. Которое, собственно, для того и было предложено. Кажется, сейчас на меня вовсю производили впечатление!
Посмотрела в глаза мужчине. Сглотнула.
Тепло. И забота. И желание. И проказливая ухмылка.
Это что, все для меня, да? Мамочки! Заверните мне этого мужчину навынос!
Полы рубашки окончательно разошлись в стороны, Макс взялся за пуговицу на поясе брюк.
…К бесам, не заворачивайте, я его сейчас съем!
Я осторожно встала. Медленно, почти крадучись, подошла к объекту. Обошла по кругу. Это игра. Это такая замечательная игра, и мне в ней сегодня можно все! Мужчина терпеливо ждал. Не удержавшись, прижалась к спине, обняла за пояс, потерлась лицом, щекой чувствуя сквозь тонкую ткань рубашки сильные мышцы, стержень позвоночника, делящий спину вдоль, выступы лопаток. Он откинул голову, отзываясь на ласку, коротко потерся затылком о мою макушку. Тихонько вздохнул. Ладошка сама погладила эластичный живот. Большой палец пригладил выемку пупка, ноготки легонько царапнули гладкую кожу.
Отстранилась. С сожалением отпустила мужскую талию. Пошла дальше. Завершила круг, оказавшись лицом к лицу. По-хозяйски положила руки на тяжелый кожаный ремень. Запрокинув голову, вгляделась в его лицо. Наблюдает за мной из-под опущенных ресниц. Замер в восхитительной неподвижности. М-р-р, какой же он вкусный. На него вкусно даже просто смотреть. Я потерлась щекой о грудь. Голая кожа отозвалась на прикосновение совсем иначе, чем прохладная ткань — вздрогнул, там, глубоко, быстрее забилось сердце… Поцеловала. То самое место, под которым стучало, гнало кровь по венам сердце сильного мужчины.
И тут же, чтобы не расслаблялся, куснула — под соском, не сильно, но ощутимо. Зализала укус. Кажется, у кого-то проблемы с дыханием! Надо же, такой молодой… Я сочувственно потерлась щекой об укушенное место. Мысленно цокнула языком — боюсь, от моего сочувствия ему не лучше! Наоборот даже… Расстроилась. Скользнула ладонями по талии, ребрам, по спине. И впилась ногтями в длинные, гладкие мышцы, притягивая его к себе, подымаясь на цыпочки, прижимаясь к губам, целуя. Жадно, торопливо, отчаянно.
Без слов рассказывая, как мне сегодня было плохо без него. Как я испугалась. Как нуждаюсь в нем, в его утешении. И как ценю все, что он для меня сейчас делает.
Мужские руки, до того замершие в неподвижности, взметнулись вверх, они сжали меня в объятиях, и через миг мы уже целовались — как сумасшедшие, как приговоренные. Прижимаясь друг к другу. Не в силах остановиться, оторваться друг от друга хоть на мгновение…
Отстранилась. Отдышалась. Развернулась и ушла в ванную. Мне определенно нужно сбавить накал! Иначе я его изнасилую прям тут! И даже — прямо стоя. Интересно, сколько лет тюрьмы мне дадут за изнасилование Макса Шантея, совершенное при полном его попустительстве, но с учетом, что он происходит из влиятельной семьи, а я приезжая, и, в случае судебных разбирательств, у меня не найдется ни связей, ни состояния?
Я разделась, бросив одежду неопрятной горкой на полу, ступила в душевую кабину. Открыла краны, и вода обильным горячим дождем пролилась сверху. Кто бы знал, какой испачканной я себя чувствую! Смыть это и не тащить в близость с Максом.
Душевую кабину заволокло паром. Мысли об оставшемся в спальне мужчине вновь заполнили голову. Какой он… Ур-р!
Вопрос о величине возможного срока занял меня всерьез. Итак, он мужчина, и он сильнее — это можно отнести к смягчающим обстоятельствам. Но он мой начальник, и тогда это должностное преступление. Или должностное преступление — когда наоборот? Тогда обстоятельств, отягчающих состав преступления, в моих действиях не обнаружено! Я возрадовалась и намылила руки — сначала левую, потом правую, безжалостно проигнорировав ванную.
