Веста посмотрела в дверную щель — никого.
— Да, уже ушел!
— Тогда слушай. Опираясь на свой обширнейший жизненный опыт, я со всей ответственностью заявляю, что ввиду давно установленной традиции все важные рукописи хранятся на чердаке.
— Полезем ночью.
— А что, если я ошибаюсь?
— Все равно полезем!
С каждым последующим часом настроение сложника становилось все хуже и хуже. Он уселся на пол и жалел себя вслух на распев хвалебного стиха. Его спутница сидела возле двери, вслушиваясь в топот босых ног послушников и поступь деревянных сандалий наставника, — не надумает ли кто проведать их еще раз. И как в воду глядела! Аккуратные, крадущиеся шаги словно отделились от общей массы и стали слышны отчетливей остальных. Так и есть, Ягун или его посланец вскоре приник ухом к двери. Подглядывать не имело смысла, потому что в каморке стоял полумрак.
— О, Геон! Неразумные слуги твои упрашивают не отвернуть от них всевидящих очей и ниспослать им надежду быть безмолвными служителями тебе, мудрейшему, — проникновенно взывал сложник. — О, Геон! Светло от золота щедрых лучей, что греют наши души…
Веста, отставая то на два, то на три слова, повторяла то же самое.
Шаги пошлепали обратно.
— Не до восхваления тут, когда в животе одна фига! — заворчал сложник и обратился к своему "другу", — Вест, ты, что, никогда богов не восхвалял?
— Давненько это было, — кратко и без лишних прикрас соврала она и перевела разговор на другую тему: — Вот любопытно, сами главенствующие братья, или как их там, какого мнения о Фандиане? Принимают его за сказку или верят в его существование?
— Представится случай — узнаем. Ты лучше скажи, кто он тебе, этот Белозор, ради которого мы здесь торчим?
— Сразу и не объяснить…. Ну, он мне как… брат. Старший брат.
— Понятно. А чем этот господин зарабатывает на жизнь?
— Он мастер меча, — Веста очень кстати вспомнила, чем занимался маг во время пребывания в Синельске, — и детей обучает.
— И ту прелестную девчушку? — скептически хмыкнул Эсбер. — Не смеши меня. Ей-то для чего? От поклонников отбиваться?
— Северин не очень-то распространяется о своей жизни.
— Может она его нареченная? — подумав, предположил служитель муз, как раз когда Веста решила, что тема разговора исчерпана.
— Что ты к Ястребинке прицепился?
— Сам увидишь, через годик-другой с нее картины можно будет писать. Это же кладезь вдохновения!
— Ах так! — Казалось, что экс-ведьма вот-вот взорвется от негодования.
— Друг мой, — хихикнул Эсбер, хитрым прищуром глядя на собеседника. — Да ты влюблен!
— Кто, я? — запаниковала она. — В кого?
— Ну не в меня же! — забавлялся сложник, даже не подозревая, насколько близко он подобрался к истине.
— Не будем затрагивать тему любви, — отмахнулась Веста и облегченно выдохнула.
"Ладно же! Я тебя так "вдохновлю"!.. Не пошло, видать, на пользу утреннее купание, значит, будет тебе и дневное и вечернее! Дай только выйти отсюда!"
До самой ночи они коротали время следующим образом — в то время, как один стоял в дозоре, другой дремал на узенькой лавчонке возле окна. Так и дежурили пока судьба не послала им юного, любопытного, а главное болтливого дурня по имени Будилко, которому Эсбер тут же вдохновенно и поэтично наврал с три короба об их полной злоключений жизни до прибытия в прикапище. Да так живописно, что открывшему рот послушнику оставалось только изумляться.
— Слышал я, что обитель ваша фолиантами да рукописями редчайшими славится, — вскоре экс-ведьма перешла к главной части разговора.
— Твоя правда, брат, — Будилко важно кивнул своей рыжей головой. — Давным-давно, когда западники обратили в пепелище половину Перелога, все что тамошние братья спасли от пламени, перевезли к нам. Брат Ягун часто говаривает, что окромя нас некому для потомков знания по крупицам собирать. В городах-то никому и дела нет до знаний.
— Как это? В городах есть досточтимые сложники, — напомнил ему Эсбер.
— Так все знают сказочник аль сложник — все едино! И те неправдивцы и другие.
— Верно говоришь, — Веста старательно подмигивала своему возлюбленному, чтобы тот не смел возражать.
— Ты, видать, много знаешь, — льстиво обратилась она к Будилко. — Ишь, глаза какие умные! Даю коготь на… Правду говорю! Наиумнейшие!
Послушник покраснел от удовольствия и замолчал. Не из скромности, а в надежде услышать еще одну похвалу, которой так и не дождался.
— И еще больше знать буду, брат мой, — вновь заговорил их гость. — Вот придет время, и допустят меня до комнаты знаний.
— И как скоро это произойдет?
— Да каких-то девять лет пройдет и тогда уж точно допустят.
— Отчего же так долго? — бесцветные брови сложника удивленно взмыли вверх.
— Наставник Ягун говаривает, что знание — есть бремя тяжкое, и не каждый унесет его, и не каждый сможет воспользоваться им. Главные над нами не одобряют того, что в городах появляются люди, обученные грамоте. Это удел избранных.
— Как мудро! — незамедлительно отреагировал Эсбер.
— Ага! — согласился Будилко, не заметив издевки в его голосе. — И вас когда-нибудь ждет сокровищница сия, если сочтут способными.
— А что, ва… наши братья даже ночью трудятся в хранилище знаний? — продолжала выуживать информацию экс-ведьма.
— Нет. Мы строго чтим заветы, не то, что городские. Сияющий Геон, наше главное божество, наказывал почивать под покровом ночи. Если сон не идет — походи вокруг статуи его, тогда и спать будешь лучше.
— Но сейчас-то мы не исполняем тех самых наказов, а разговариваем, — не без ехидства напомнил ему Эсбер.
— Разговоры о всевидящем приравниваются к прославлению его, — нашелся послушник.
— Будь я наставником, сразу бы ключ от комнаты знаний отдал такому умнице! — с удвоенной силой льстила Веста. — Как же наставник Ягун не понимает высокой цены твоей?
Будилко вновь зарделся так, что даже в серых сумерках было видно, что его лицо приобрело оттенок кирпича.
— Кто-то идет! — прошептал Эсбер, уловив пока еще едва различимые шаги.
Послушник испуганно заметался по голой комнатушке в тщетном поиске надежного укрытия. Уж он-то знал, что излишне любопытным субъектам за подобную ночную вылазку к еще не посвященным в братья чужакам, грозило самое ненавистное наказание — работа в огороде. Его рыжий затылок в отчаянии мелькал из угла в угол.
— О, Геон! Светло от золота щедрых лучей, что греют нам души. Столп света вознес ты до водных простор, где Меро средь пены и волн поджидает, прекрасную песню поет, то чайкою в небо взмывает… — дружным хором взвыли новоприбывшие, даже не заботясь о том, чтобы принять подобающую прославлению богов позу, потому что стемнело так, что в замочной скважине можно было бы различить только расплывчатые силуэты, и то если очень сильно приглядываться.
