В зале поднялся бессмысленный шум.
Сколько времени длился этот суд? Разве его приемный отец не обвинял его в том же, в чем обвинил Жоффрей, кроме разве колдовства?
Поскольку на вопрос короля «Ты точно знаешь, что ты — сын Лавастина?» Алан ответил, что не знает, король не мог принять иного решения.
Смог бы он править многие годы, как Лавастин, без Таллии? Нет, хорошо, что все кончено. Ничего другого от этого суда он и не ждал.
Алан знал, что отчаяние — грех, и он не станет позорить Лавастина, растравляя раны жалостью к себе.
Он пришел в себя, услышав крик и грохот. Жоффрей вскочил с криком радости, видно было, что его опьянила победа:
— Прошу вас, ваше величество! Вы должны наказать его за неуважение! Пусть Церковь судит его за колдовство!
Гончие встали, в своей безмолвной ярости они были страшней целой своры рычащих собак. Один из родственников ухватил Жоффрея за рукав и силой усадил на место.
Генрих поднялся, ударил скипетром три раза, и все встали.
— Нет! — твердо сказал король, сверля Жоффрея таким взглядом, что тот испуганно вжал голову в плечи. — Твое поведение не делает тебе чести. Я не вижу в этом деле никакого колдовства, а лишь ошибку человека, нашедшего любимого сына, которого считал навсегда потерянным.
Даже Жоффрею хватило ума оставить все как есть. Он поднял на руки свою маленькую дочь, символ победы.
Генрих повернулся к Алану:
— Ты верно служил Господу и моему трону, Алан. Я предлагаю тебе выбор: ты можешь покинуть Лавас и никогда больше сюда не возвращаться под страхом смерти, или стать одним из моих «львов», что достойно твоего рода, и верно служить мне.
Колесо фортуны снова завертелось, и нужно быстро принять решение. Он должен действовать. Он не выставит графа Лавастина на посмешище перед Жоффреем и его ухмыляющейся родней.
Но Генрих, конечно, знал, что у него не было выбора. Куда бы он мог пойти? К тетушке Бел? Но ведь Осна — часть Лаваса.
Алан выступил вперед и опустился перед Генрихом на колени, как это делали «орлы» и как совсем недавно перед ним самим опускались слуги. Казалось, что с тех пор прошли годы. Алан почувствовал, что его роза снова ожила.
— Я буду верно служить вам, ваше величество, — произнес он.
3
Принц Эккехард увидел на дороге золотое перо. Один из грумов поднес его принцу, и тот воскликнул, показывая перо кузену:
— Ты видел что-нибудь подобное? Думаю, это чистое золото! Повезло, что я первым его увидел!
— Убери его от моего лица, — произнес Уичман, отпихивая руку Эккехарда. — От него воняет!
— Ничего подобного! — выкрикнул Эккехард, поднес перо к носу и глубоко вдохнул.
Он тут же закашлялся, а Уичман, улучив момент, выхватил перо у юного принца. По выражению его лица Ивар мог сказать, что Уичман заинтригован.
— Это мое! — возмутился Эккехард, откашлявшись.
— Конечно, маленький кузен, но сейчас моя очередь смотреть.
Уичман передал перо одному из своих приятелей, и оно пошло по рукам.
Отряд Уичмана не очень отличался от шайки бандитов с большой дороги. Эрменрих называл их лорд Безрассудство и его компаньоны — Глупость, Беспечность, Бесчувственность, Болтливость, Эгоизм, Безумие, Бесполезность, Бессмысленность, три брата Громобоя и шесть Пьяных Кузенов. Зигфриду не очень нравились эти клички, но когда Эрменрих изображал их, выходило очень похоже, так что даже Зигфрид, не одобряющий развлечений, не выдерживал и начинал хохотать.
— Это золото, — мудро заключил Громобой. — И, черт меня побери, хотел бы я увидеть птичку с такими перьями, а еще лучше девицу, наряженную в такую юбчонку!
Известный также как лорд Эддо, Громобой отличался тем, что мог думать только о женщинах.
— Не может быть, — возразил Глупость, который, как и все прочие товарищи Уичмана, был здоровенным детиной, родом из Саонии. — Золотых птиц не бывает.
— Слишком уж оно золотое, — произнес Бесполезность, выхватывая перо из рук Глупости. — Это вообще не птичье перо, а куманское. У них тоже есть крылья.
— Я не видел ничего подобного, — подытожил Уичман. — Но и мне бы хотелось взглянуть на такую птичку. Вот, отец Эккехард, — он с ухмылкой протянул перо своему младшему кузену, — может, такой образованный клирик, как ты, и сумеет изречь что-нибудь мудрое по этому поводу. О Боже! — тут же воскликнул он. Все повернулись и уставились на него. — Я забыл всех своих клириков в Генте!
Шутка уже приелась, но все его товарищи находили ее очень смешной.
Как ни странно, принц Эккехард научился держать язык за зубами. Он молча передал перо Болдуину на сохранение.
Появились первые признаки человеческого жилья: поваленные деревья, обработанные поля и поля заброшенные. Птиц было не слышно. Солнце уже перевалило за полдень, и его лучи, пробиваясь сквозь весеннюю листву, были окрашены в зеленоватый цвет. Отряд проехал мимо цветущего сада. Из-за деревьев выскочили грязные мальчишки.
— Смотрите на их копья! — воскликнул один из них.
— Вы приехали убить чудовище? — завопил второй, помчавшись по дороге и не глядя под ноги. Разумеется, он тут же угодил в рытвину. Впрочем, грязнее он уже не стал.
Когда кавалькада въехала в деревню, встречать гостей вышла целая делегация: три старые женщины и два согбенных старца во главе, а остальные жители сгрудились позади них — пожилые матроны с кучей сопливых ребятишек, мужчины и мальчишки всех возрастов, маленькие девочки. Удивительно, но среди толпы не было девиц на выданье. Ивару уже доводилось видеть подобные сцены, когда они ехали из Гента: жители деревни сейчас поднесут небогатые дары, а потом попросят проехать дальше, в соседний замок или монастырскую гостиницу. Уичман откажется, предпочитая останавливаться в деревнях, где всегда можно найти пригожую девицу.
— Господь милостив! — закричала одна из старух, которая уже не могла стоять прямо и опиралась на палку.
Она странно растягивала слова. «Должно быть, местный диалект», — мимоходом подумал Ивар.
— Наши молитвы услышаны! Скажите, вы приехали, чтобы убить чудовище?
— О каком чудовище идет речь? — спросил Уичман, оглядывая хижины и амбары. За зелеными полями виднелись кусты и деревья, там мелькало что-то белое — то ли коза, то ли собака.
Крестьяне загомонили:
— Ужасная тварь, рожденная не на земле! С тех пор как маркграф Виллам и герцогиня Ротрудис ушли в Покои Света, а минуло уже двадцать лет, все было тихо. Но теперь! В лесу всегда водились привидения, и мы с ними ладили, но это! Сначала в камнях появился странный свет, потом прилетела эта тварь! За что Господь наказывает нас?
— Что это за тварь? — повторил Уичман, презрительно усмехаясь.
