— Пошли! — сказал Эдвард Марринер. — Чтобы нас не увидели с дороги.
Они прошли мимо каменного надгробия и билетного киоска. В тени было прохладнее. Справа от них стоял большой памятник. Слева, когда они прошли вперед, Нед увидел запертую гробницу с железной решеткой в тяжелой двери. Ступеньки за дверью вели вниз.
Впереди, между ними и церковью, освещенная солнцем, находилась зона раскопок, ниже уровня земли, огороженная веревками.
— Это самые старые могилы, — сказал отец Неда.
Нед посмотрел на него.
— Ты здесь уже был?
Отец поморщился.
— Нет. Я тебе уже говорил, я читал записи Мелани.
Конечно. Можно было бы рассмеяться, но только смеяться было невозможно, потому что она исчезла. А потом уже было невозможно, потому что за их спиной послышался шум, в глухом месте, где не было никого, кроме них, и они обернулись, думая, что это может быть сторож, и смеяться уже расхотелось.
— Я же вам сказал, чтобы вы это бросили, — произнес холодный голос.
От холода бросает в дрожь. Это был не сторож. Это был друид, и он стоял между ними и воротами, которые вели обратно в мир, где машины слишком быстро проходят повороты или гудят, когда ты сбрасываешь скорость, чтобы остановиться.
Брис, который чуть не прикончил Грега вчера ночью, по-прежнему был одет в белые одежды. Нед не мог понять, откуда он взялся, где прятался, когда они вошли.
Или где были волки, которые подошли вслед за ним, семеро волков. Они присели на задние лапы и смотрели.
Тишина уже не казалась мирной. Нед посмотрел на отца. Эдвард Марринер задумчиво гладил усы, выгадывая время. Он спокойно ответил:
— Я не совсем уверен, почему, но я испытываю облегчение, видя, что вы существуете. Но вам этого не понять.
Друид ничего не ответил.
Отец Неда продолжал тоном непринужденной беседы:
— Как я полагаю, вы обладаете силой, которую можете пустить в ход, чтобы нам навредить. Вы ее пустили в ход вчера ночью против нашего друга.
«Силой? — думал Нед. — Папа, берегись! У этих зверей зубы! Ему не нужна сила».
Неделю назад, немного раньше, он вместе с Барри Стейли работал над дурацким проектом на тему о тектонических плитах.
Он не совсем понимал, чего пытается добиться его отец. Возможно, он тянет время, но Нед не мог себе представить, что даст им эта отсрочка. Не могут же они вызвать морских пехотинцев? Каких морских пехотинцев?
Ему впервые пришло в голову с отчетливостью, от которой у него чуть ноги не подогнулись, что они могут умереть здесь, на кладбище, среди разграбленных могил.
— Вот этого? — Друид посмотрел на Грега. — Кадел спас ему жизнь. Он опасается привлекать внимание, впутывать сюда людей.
— А вы не боитесь? — спросил Эдвард Марринер все еще своим самым непринужденным тоном.
— У меня нет времени обращать внимание на подобные вещи. У меня очень мало времени, когда я возвращаюсь. Бояться одной смерти? Ты имеешь представление, сколько людей погибло в этой истории?
— За все годы? Начинаю подозревать. Вы этим гордитесь?
Маленький, седовласый человек поднял голову.
— Гордость ничего не значит. Этот человек не имеет значения. И вы тоже. Вы ничего не значите.
— А кто имеет значение?
Нед видел, что Грег держит руку в кармане. И наконец понял, зачем эта отсрочка и насколько она бессмысленна. Грег включил автодозвон и пытался вызвать тетю Ким, которая находилась часах в двух езды отсюда или около того. Или, может быть, он звонил мэру Экса, или набирал номер службы спасения, какой там он во Франции.
У Джеймса Бонда была бы в запасе встроенная в телефон бомба.
Друид смотрел на отца Неда, словно пытался найти ответ. И этот тоже, подумал Нед: он был частью этой истории или находился на ее краю все это время. Тот, кто готовит превращение.
Может, он не захотел оставаться на краю.
— Ее должен получить Кадел, — произнес друид, его голос звучал почти как заклинание. — Чужак должен быть убит. Принесен в жертву. С ним нужно покончить. Возможно, есть способы это сделать даже сейчас. — Один из волков встал, отошел в сторону и снова сел. — Затем этих двоих, мужчину и женщину, следует заставить понять, что это не только их история.
— А какая это история? — спросил Эдвард Марринер.
Грег перестал теребить телефон в кармане. Неду показалось, — но он не был уверен, — что слышит доносящийся из сотового далекий голос. Тетя Ким? Грег придвинулся к отцу Неда. Они оба теперь стояли прямо перед Недом. Он понимал, что не случайно. Телефон остался включенным на прием, и тот, кому звонил Грег, мог все слышать. Возможно.
Если это имеет значение.
Может, и имеет, вдруг подумал он. Если их здесь убьют, другие, по крайней мере, будут знать, почему. А как еще они могут узнать? Его руки дрожали. Он увидел, как Грег что-то прошептал. Отец Неда коротко кивнул головой.
Друид сказал:
— Здесь когда-то был целый мир. Его отняли у нас, но его можно вернуть.
Нед увидел, как отец расправил плечи. Скрестил на груди руки знакомым Неду жестом.
— Вот в чем дело? Так вы на это смотрите? Вы хотите вернуться назад, стереть две тысячи лет греческой и римской культуры? Неужели вы это серьезно?
Спокойный, непринужденный тон Эдварда Марринера исчез. Его голос звучал так же холодно, как голос друида.
Лицо друида дрогнуло. Может быть, он не ожидал такого ответа. Нед точно не ожидал, и он еще не осознал сказанное. Он пытался наверстать, понять сказанное.
— Они стали бы почти бессмертными, — сказал Брис. — Ты даже представить себе не можешь, какими бы они стали могущественными, если бы эта история закончилась этой смертью. И если бы они осознали свою задачу, нашу потребность. Серьезно ли я, спрашиваешь ты? Глупый вопрос. Мир может меняться. Он всегда меняется.
Ответ Эдварда Марринера был быстрым и резким, полным укора.
— Глупый? Я так не думаю. Я слышал вас. Вы хотите решать, как этот мир должен измениться. Не слишком ли вы самонадеянны?
Друид сжал губы.
— Поверь мне, я видел перемены, созданные другими. Я в них жил. Весь мой народ жил. Вряд ли я их забуду. Самонадеян, говоришь? А римляне не были самонадеянны?
Отец Неда отвел взгляд, он смотрел мимо друида. Трудный вопрос, подумал Нед. Он вспоминал арку, которую видел утром: римляне на конях, размахивающие мечами, галлы, умирающие, или мертвые, или в цепях, склонившие головы и отворачивающие лица. Он подумал о разрушенных стенах Антремона, об осадных орудиях. Или об огромной арене, которая так недалеко отсюда, двадцать минут ходьбы через две тысячи лет владычества.
