Капитаны трех галер, зимовавших в Ливде, явились к Эрствину обсудить новые распоряжения. Они были недовольны — странный приказ! Как это, не нападать на северян? А если разбойник попросту сменит парус? Тогда не трогать и явного разбойника?
Эрствин вздыхал, мялся и бубнил, что сам не понимает… что и он не знает, как быть, если такой драккар объявится у стен города. Неудовлетворенные офицеры потребовали, чтобы на борт возвратились люди, которые несут службу в Леверкое. Как бы там ни было, мирные эти северяне под новыми парусами или нет, а морякам имперского флота следует быть готовыми отразить любое нападение, а посему — верните солдат, ваша милость господин граф! Эрствин возразил, что никогда не случалось, чтобы все галеры разом покинули ливдинский порт. Не больше двух! Значит, третий экипаж всегда остается на берегу и… и…
Присутствовавший при разговоре Хромой зевнул. Ему уже наскучило и это — постоянно быть с Эрствином, вникать в мелкие дрязги лучших людей города, копаться в бумагах… Сперва казалось занятным наблюдать, как выглядит с изнанки то, что простые люди могут видеть лишь издали, извне. Снаружи, разумеется, все чинно и благородно, ливдинский Совет собирается, рекомендует его светлости графу Эсртвину то-то и то-то — ради всеобщего блага, разумеется! Дабы помочь членам общины. На деле за любыми изменениями в городском законодательстве и налогообложении стоит столкновение интересов купеческих обществ и ремесленных цехов. Даже не самих этих братств, а семейств, стоящих во главе. Представители нескольких кланов постоянно подсиживают друг друга, подстраивают конкурентам пакости и клевещут графу. Хотя, собственно, почему клевещут? Их, всех до единого, есть, в чем уличить! Жалобы синдиков друг на дружку — чистая правда…
Словом, снаружи — позолота благих намерений, внутри — грязь и дрянь. Хромого это не то, чтобы удивляло… как солдат, он знал, что если содрать со знатного рыцаря позолоченные латы, останется грязный мужик в пропотевшей одежде, воняющий ничуть не лучше любого крестьянина. Как меняла, Хромой был знаком с уловками, позволяющими придать медной монете вид благородного металла. И уж вовсе забавные вещи он знал, как человек, обладающий магическим Даром… Удивительным было иное. В низших сословиях принято скрывать собственные язвы и грязь, притворяться и лицемерить — перед всеми, не исключая домочадцев. «Лучшие люди города», оказавшись в кругу таких же, как они, переставали таиться и открыто выплескивали грязь друг на друга… Что это? Грязное бесстыдство? Или благородная откровенность?
Сперва менялу это забавляло, потом наскучило… Подобные вещи могут быть интересны как короткое приключение, которое начинается и заканчивается… Приключение, которое тянется изо дня в день, бубнит в ухо, тянет за рукав, зудит и нудит — это не приключение, а скука.
Когда капитаны удалились, меняла заявил:
— Друг мой, они правы. Им в самом деле нужны все люди.
— Мне они тоже необходимы! Леверкой находится в дне пути от Ливды, туда не поспеть вмиг. Требуется, чтобы замок охраняли люди, которым можно доверять.
— Я бы не стал доверять имперским солдатам, они стоят недорого. Пригоршня келатов — и предатель отыщется вмиг… Эрствин, послушай, я, пожалуй, возвращусь с лавку. Там мне спокойней. И потом, в лавке я буду узнавать новости. Мне не хватает этого города.
— Как? Хромой, разве в Большой дом новости не доходят скорее?
— В каком-то смысле, ты прав, конечно… видишь ли, когда новости попадают в лавку менялы у Восточных ворот, они имеют вид чуда, сказки, они пахнут приключениями и тайной. А в Большом доме новости воняют. Мне просто необходим свежий ветер, проникающий в Восточные ворота. Хоть иногда. Иначе я задохнусь.
* * *
— Но ты ведь будешь приходить?
— Непременно! Теперь нет нужды скрывать нашу… гм. — Отношения менялы и графа нельзя называть «дружбой». Как-то неуместно. — Наши добрые отношения.
Хромой кивнул Эрствину и вышел. В дальнем конце коридора мелькнула бледной тенью Лериана. Занятно. Девушка непременно оказывалась в коридоре, когда Хромой приходил или уходил. Изредка она говорила странные вещи. Меняла вдруг поймал себя на том, что ему даже нравится, когда она заговаривает с ним. Но сейчас Лериана подняла руку, будто поприветствовала — и тут же скрылась. На лестнице раздались шаги, голоса. Кто-то обменялся несколькими словами со стражей. Скрипнула дверь, появился ок-Ренг. Хромой покачал головой и направился к выходу. Лериана избегает ок-Ренга? Или просто прячется от любого, кто является в ее тесный мирок — с той стороны, через дверь, ведущую с лестницы в галерею, занятую кузенами из Леверкоя?
— Уходите, мастер? — поинтересовался Гойдель.
— Да, сэр. Наверное, я буду теперь реже появляться в Большом доме.
Ок-Ренг подумал минуту.
— Его светлость всегда так рад вас видеть…
— Вот именно. Я не хочу ему надоесть.
«В его возрасте стесняются игрушек, с которыми любили играть в детстве», — этого Хромой не стал произносить вслух. Раскланялся с Гойделем и ушел.
Он сам себя не вполне понимал, что-то толкало его, влекло из Большого дома в лавку, в переулок Заплаток… быть может, в порт — поглядеть на корабли… Или на рынок, где веселый Хиг Коротышка собирает дань с торговцев? Или…
Нет, нет, не то! Хромой чувствовал, что не сможет найти покоя, ему не было места в этом городе. Или не было места в шкуре менялы? Хм, а ведь малыш Эрствин теперь понимает в делах куда больше, чем Хромой. Он верно предсказал — стоило ему завладеть Леверкоем, как окрестные дворянчики зачастили в Большой дом с визитами. Не те, что были в заговоре и сообща владели замком, а другие — кто не состоял во вражде с Леверкоями, но из-за близости собственных владений к городу был заинтересован в дружбе с графом. Поздравляли с победой, заверяли в собственном расположении и дружелюбии. Хромой, присутствуя при этих беседах, не знал, как себя держать. Он не ревновал к славе Эрствина, хотя заслуга-то, если вдуматься, была целиком его, Хромого. Да и риск тоже. Нет, он не ревновал, но всегда чувствовал некую неловкость и желание оказаться где-нибудь подальше. В лавке у Восточных ворот, в порту, в переулке Заплаток… хотя и там ему будет не по себе. Точно.
С этими смутными мыслями Хромой пересек площадь, обходя лужи, в которых по краям собиралась вонючая зеленая слизь, и переступая груды навоза, оставленные лошадками знатных господ, приезжающих к его светлости графу. Солнышко грело почти по-летнему, лужи испарялись, навоз подсыхал… Меняла пошел по улице, размышляя, чем бы заняться в этом чудесном городе. Светского человека из него не вышло. Опять отправляться в лавку? Пожалуй, завтра… Сегодня можно побездельничать. Такой славный денек!
