На чистое ласковое небо вдруг наползли откуда-то мохнатые черные тучи, сверкнула молния, и на землю рухнул тяжелый грохот грома.
— Руди, бежим! Ливень! — весело крикнула сестренка и схватила меня за руку.
С хохотом и визгом, прыгая через вспенившиеся ручейки и лужи, мы заскочили в наш высоченный дом, поднялись на лифте в лабораторию, и я увидел маму с папой и смешного Мистера Грея.
Впрочем, забылся я и незаконно присваиваю себе имя Руди. То был уже не я. Формировалась новая личность с неясными следами моего далекого космического «Я». Один такой след очень не устраивал папу.
— Слишком уж у него игривое и образное восприятие мира, — проворчал он.
Руди не понимал, чем он огорчил папу, но мама как будто обрадовалась:
— Вот и хорошо. Растет художественно одаренный мальчик.
— Мне нужен не художник, а ученый и мастеровой, — продолжал ворчать папа, потом махнул рукой и рассмеялся. — Так уж и быть, Ася. Сдаюсь. Пусть для тебя он будет художник, а для меня мастер на все руки. Смотри, Руди, как весело пляшут огоньки, как кувыркаются цифры. Забавно? Останься с нами и учись у Мистера Грея.
— Рано ему вертеться здесь, — заупрямилась мама. — Уведи его, Катюша, в сад и поиграй на рояле. Он любит музыку.
Но сегодня, когда за окнами-иллюминаторами сверкали молнии и грохотал гром, мальчику хотелось послушать какую-нибудь страшную сказку об огненных драконах, летающих в черных тучах, о битвах в небесах и на земле. Воображением в такие минуты он уносился далеко-далеко, в непонятные ему самому волшебные страны.
Тем же летом Руди и сам научился читать. Ему по-прежнему нравились сказки, но еще больше полюбились книги о той планете, на которой когда-то очень давно жили мама, папа и сестренка. Хорошая была планета.
Нравилась ему и сегодняшняя планета, которую мама с папой называют почему-то Окаянной. Он уходил подальше от корабля и погружался в медовые ароматы клевера и белой кашки, в сонный гул шмелей и пчел, в звонкие трели жаворонка.
— Да ты, Руди, сжился, просто сросся с Окаянной, не оторвешь, — улыбнувшись, сказал папа за ужином.
— Все-таки это его родина, — вздохнула мама. — Детские радости, быть может, его единственная доля счастья на этой планете.
Детские радости ждали мальчика и вечерами, когда в небе загорались звезды и светилось пугающее лохматое облако, которое папа называл бывшей Луной. В уютном корабельном саду играла музыка, Мистер Грей лихо кувыркался в своих смешных акробатических плясках. Потом кружились в вальсе папа с мамой. Учился танцевать и мальчик.
Но вот пришла осень, и Руди приступил к серьезным занятиям. Папа учил математике и физике, мама — биологии и литературе. Она же показывала фильмы о жизни планеты, с которой, как догадывался мальчик, мама с папой просто удрали.
Однажды он спросил:
— Папа, а почему ты свою прежнюю планету называешь планетой дураков? Там жили умные люди. Они написали много хороших и умных книг.
— Видишь ли, Руди, все это было до того, как власть захватили эти… Как бы их назвать?
— Может быть, фанатики? — подсказала мама.
— Да, да! Фанатики и негодяи. Они перебили всех умных людей и устроили такое… А не показать ли, что там было?
— Нет! Нет! — Мама в ужасе замахала руками. — Слишком страшно. Пусть подрастет и тогда посмотрит те фильмы. Сначала покажем ему нашу планету. Да и сами посмотрим. Завтра же.
Утром улетели они на авиетке в другие края, парили над морями и материками, спускались и ходили в тропических джунглях с их диковинными крупными цветами.
— Смотри, Руди, какая красота! — восторгалась мама. — Три года прошло, как мы выпустили фазанов и павлинов. А сейчас их здесь полно. Какие яркие птицы! А кругом пальмы, магнолии. Нравится здесь?
— Ничего, — согласился Руди. — Но дома все-таки лучше.
— Вот видишь, — рассмеялся папа. — Скромные синички и березки ему милее. Все-таки родина.
Не знали папа и мама: родные края стали мальчику еще милее потому, что он открыл для себя чарующий мир поэзии. Близилась осень. Руди слушал шорох падающих листьев, шелест крыльев птиц, улетающих в теплые края, и сами собой шептались у него заученные наизусть волшебные строки стихов. Когда стало совсем холодно, Руди пришлось чаще сидеть дома и учить уроки. Но вот за окнами-иллюминаторами промелькнула слезливая осень, потом короткая зима с сухим и редким снежком, и вновь зацвели луга. Руди вновь уходил, словно уплывал, в шелестящие волны трав, и приходили на память звучные, как музыка, слова поэтов о весне, о нежной зелени листвы… Этой весной он нашел за холмами речку. На берегу стояли заросли с клейкой и пахучей зеленью лозняка. Из глины мальчик лепил фигурки людей и лошадей. Однажды получилась у него большая красивая птица. Она, по его мнению, будет летать уже не в пространстве. Она заменит машину времени, которую папа и Мистер Грей мастерят сейчас в лаборатории. Но пока у них ничего не выходит.
Из отходов той машины, из ее решетчатых длинных деталей Мистер Грей соорудил мост через речку, и Руди перешел на другой берег.
— Далеко не убегай. — Мистер Грей погрозил пальцем. — А то заблудишься, и будут тебя искать эти дубины, летающие страшные пауки.
Руди и не собирался убегать. Берег, высокий и сухой, с пылающими огоньками одуванчиков, ему понравился. Но за тающей утренней дымкой синели вдали до того таинственные рощи, что мальчик все-таки не удержался. Оглядываясь назад и стараясь запомнить дорогу, он выбрался из прибрежного кустарника, миновал большую поляну и вошел в рощу из каких-то очень древних и высоких тополей. Особенно поражал тополь с толстым перекрученным стволом, наростами, буграми и дуплами. Руди сел на корень, над ним наподобие седой бороды свисала с ветвей бахрома лишайника. «Ну и ну, — подумал мальчик. — До чего старый тополь».
— Дедушка! — вслух сказал Руди. — Так я буду тебя звать, ладно?
И вдруг в шелесте листвы послышался шепот:
Хорош-шо, хорош-шо. «Почудилось», — подумал мальчик и взглянул вверх. Дымились тоненькие солнечные лучики, сумевшие пробиться сквозь густую листву, чернело гнездо. Оттуда вылетела сорока, уселась на ветку прямо над головой мальчика и застрекотала:
— Хор-рошее имя придумал. Хор-рошее.
Руди испугался, выскочил из-под шелестящих ветвей и с удивлением уставился на тополь. Здесь и нашла его сестренка.
— Идем обедать, Руди.
— Смотри. — Руди показал на старый тополь. — Умное дерево. И птицы там живут умные. Они говорят. Послушаем?
Брат и сестра посидели на корнях под тополем минут пять. И ничего — ни шепота листьев, ни малейшего звука. Только сорока изредка выпархивала из гнезда, улетала куда-то и возвращалась, неся в клюве что-то вкусное для своих птенцов.
