— Прониклась, кажется, — проворчала Канилла. — Проникнешься тут... Значит, в жизни так это и выглядит...
— И никак иначе... — без улыбки сказал Сварог. — Одним словом, выбрось из головы романтическое чтиво. Будет только мешать службе.
— Я и не увлекалась особенно. Просто в тюрьме было скучно...
— Тем лучше, — сказал Сварог. — Ну, и чтобы окончательно закрыть тему... Те главы, где описана жизнь Альвены в тюрьме, у тебя не вызвали мыслей, что ты снова имеешь дело с красивыми побасенками?
— Да нет... — настороженно сказала Канилла — умница, чувствовала очередной подвох.
— А зря, — сказал Сварог. — В жизни битые бобрихи грубые, жестокие и полностью лишены душевного благородства. Я, конечно, отроду не сидел в женской тюрьме, но так жизнь повернулась, что однажды на несколько дней оказался на каторжанском корабле, на положении обычного заключника, так что некоторое представление о тюрьме и нравах ее обитателей имею...
— А вы об этом никогда не рассказывали, командир! Это в вашем прошлом или уже здесь?
— Здесь, — неохотно признался Сварог. — Старая история, быльем поросло, так что не стоит к этому возвращаться. Давай-ка не будем отвлекаться. Так вот, в романе битые бобрихи ведут себя с Альвеной как добрые и любящие тетушки. В жизни они бы с ней обращались гораздо грубее и прозаичнее... Что ты морщишься...
— Сколько же в жизни грязи... — промолвила Ка-нилла с неподдельным отвращением.
— Привыкай, — безжалостно сказал Сварог. — Как офицеру спецслужбы тебе еще не раз придется иметь дело с теневыми сторонами, а там частенько — сплошная грязь. Конечно, если служба тебе не по плечу и ты чувствуешь душевный некомфорт, неволить не буду, подыщу тебе местечко почище и поспокойнее...
— Вот уж нет! — Канилла гордо выпрямилась. — Я сама эту службу выбрала и бросать ее не собираюсь. Не считайте это лестью, командир, но вы в свое время хорошо нас воспитали...
— Боюсь, не так хорошо, как мне хотелось бы, — сухо сказал Сварог. — А теперь перейдем к главному. К тому, за что ты заслужила не просто полтора десятка розог, а что-то похуже... Я имею в виду твое последнее своевольство, недавнюю операцию на Той Стороне. Вы отлично выполнили задание, ничего не скажешь, ты прекрасно сработала в качестве старшего группы. Вот только в тебе опять взыграло своевольство. Вместо того чтобы вернуться, ты уже самовольно предприняла еще кое-что... ну, лучше меня знаешь, как все обстояло. Нарушила строгий приказ...
— Но ведь кончилось все успехом, — сказала Канил-ла, избегая, однако, встречаться с ним взглядом. — Мы все-таки нашли книгохранилище и все забрали. Уникальные книги, они бы погибли в том хаосе...
— Все правильно, — кивнул Сварог. — Вот только Брашеро едва не погиб. Шансы были — пятьдесят на пятьдесят. Хорошо еще, что вы оба везучие... Вот так, Кани. Брагерт чудом уцелел. А как бы ты себя чувствовала, если бы он погиб — исключительно из-за твоего своеволия?
Он уперся в нее тяжелым взглядом и молча смотрел так до сих пор, пока Канилла все же опустила глаза, проговорила виновато:
— Да, неловко получилось...
— Очень мягко сказано, — жестко произнес Сварог. — Тут не помешали бы слова гораздо более неприглядные... Вот так оно и бывает: лавина берет начало с маленького камешка, одно цепляется за другое, мелкие нарушения приказов и своевольство иногда приводят к самым тяжелым последствиям. Столько примеров... Знаешь, у меня руки чешутся отправить тебя в отставку. Я тебя люблю, ценю, уважаю, у тебя уже много нешуточных заслуг, но твое самовольство вышло за опасные пределы, недопустимые на войне, — то, чем мы занимаемся, сплошь и рядом неотличимо от войны...
Канилла вскинула на него глаза, лицо стало растерянным, ошеломленным — и, Сварог с радостью отметил, виноватым:
— Что угодно, командир, только не в отставку! Не знаю, как я тогда буду жить, хоть стреляйся... Я клянусь, клянусь никогда больше...
— Вот этого не надо, Кани, — сказал он мягче. — Данные второпях клятвы — вещь легковесная. Никаких страшных клятв мне от тебя не нужно. Я просто хочу, чтобы ты всерьез кое над чем задумалась и постаралась побыстрее кое-какие серьезные недостатки исправить. Пример перед глазами: Брагерт тоже был в свое время изрядным шалопаем и своевольником, за что и вылетел со службы, когда у Гаудина лопнуло терпение, и он
всерьез опасался, как я сейчас, что однажды это кончится скверно. Там, правда, была другая мотивация: как-то Брагерт мне признался, что его служба при Гаудине порой казалась чем-то опереточным, несерьезным, съемками приключенческого сериала. Я не стал ему говорить, что, в общем, с ним согласен. Но с тобой-то обстоит совершенно иначе. Наша служба не похожа ни на оперетту, ни на приключенческий телесериал. И потому говорю откровенно: ты у опасной черты. И я хочу одного: чтобы ты над этим всерьез задумалась и сделала выводы, ты же умница... Moгy я на это рассчитывать?
После короткого напряженного молчания Канилла твердо сказала, глядя ему в глаза:
— Можете. Я задумаюсь и изо всех сил постараюсь сделать выводы...
— Вот и прекрасно, — сказал Сварог искренне. — На этом и закончим воспитательную часть. Хотя... Ты на меня часом не сердишься? Не злишься?
— Да что вы, командир! — выпалила Канилла, не раздумывая. — После всего, что вы для меня сделали?
Без вас я бы осталась пустой куклой в этом музыкальном ящике с марионетками, что именуется придворными императорскими балами... Как я могу на вас злиться или хотя бы сердиться? Я была бы неблагодарная свинья...
— Вот и прекрасно, — повторил Сварог и наконец позволил себе улыбнуться. — Если уж так обстоит, тебе гораздо легче будет перенести некоторые новости дворцовой жизни. Я, да будет тебе известно, решил превратить «золотую гостиницу» в полноценную тюрьму, с предельно жесткими условиями квартирования и розгами за малейшее нарушение. В том виде, как она была до сих пор, тюрьма была не тюрьмой, а форменным курортом, вот и пришлось срочно все исправлять. А ты, чует мое сердце, туда еще попадешь за всякие мелочи, которые так быстро не изживаются, — он улыбнулся шире. — И в следующий раз отнимать умение самолечения буду надолго, пока естественным образом не пройдет...
— А наплевать, — сказала Канилла с прежней бесшабашностью. — Ладно, порите за мелочи. Насчет того, что всерьез задумаюсь над главным, обещаю твердо...
— Ну, тогда поговорим о деле, — сказал Сварог, про себя облегченно вздохнув. — Вечером полетишь в Харлан, к нашему дорогому — иногда в прямом смысле — барону Крелыу. Эскадрилья пойдет из пяти самолетов. Золото, оружие и порох — все, как обычно. У тебя с ним по-прежнему нормальные рабочие отношения?
— Ну конечно, — сказала Канилла, оживившись. — По-прежнему принимает меня за небогатую ронер-скую дворянку, из-за полного отсутствия жизненных перспектив подавшуюся в шпионки — таких хватает. Затащить в постель больше не пробует — после того, как однажды распустил руки и получил по организму. Но вздыхает и тоскливыми взглядами поливает. Даже предлагал руку, сердце и трон великих герцогов, стишки подсунул корявые, судя по тому, какие они убогие, не из какой-нибудь поэтической книжки списал, а сам накропал. Да, вот что, командир, коли уж мне опять в Харлан... К нему стала липнуть шустрая дворяночка из одного из занятых им городишек. По моим наблюдениям, дамочка всерьез нацелилась в фаворитки, а это непорядок — барон уже стал тратить на нее золото, понятное дело, наше, откуда у него свое? Это уже получается бесхозяйственность. Мы его снабжаем золотом не для того, чтобы он его на фавориток тратил.
— Бесхозяйственность, тут ты кругом права, — кивнул Сварог. — Есть идеи на этот счет?
— Нужно ее от барона быстро и тихо оттереть. Я, конечно, не говорю про крайние меры — эта дура ни в чем не виновата. Но оттереть нужно, вообще следить, чтобы он не заводил фавориток и не швырял на них ваше казенное золото. Пусть и дальше обходится девицами простого звания, они гораздо дешевле.
