гроза. Так что пришлось Вальтеру в конце концов забиться под скалу и дождаться дня.
Только утром беды его не закончились. Действительно, Вальтер уснул под своею скалой и проснулся, однако же ветер нес вдоль ущелья струи дождя, прижимая ветви к земле, так что, попытавшись пробиться сквозь непогоду и чащу, он не сумел продвинуться далеко.
Тут ему снова подумалось, что Дева эта была из фей, или из народа еще более могущественного, и мысли о ней, в которых прежде к половинке страха целиком примешивалось желание, начали окрашиваться унынием, горечью потери и ужасом. Он уже боялся, что, убедившись в его любви, Дева бросила его и забыла ради нового знакомого, ибо таков обычай у фей, как говорят старые сказы.
Два дня боролся он со слепящей бурей и тщетой жизни, и стал уже слабеть и изнемогать. Но на третье утро непогода улеглась, превратившись в крупный дождь, и Вальтер смог находить дорогу не только на ощупь, но и зрением. Тут он заметил, что тропа теперь ведет вниз. Когда стало смеркаться, он спустился в поросшую травою лощину, по которой на юг струился ручей. Дождь ослабел и уже налетал только порывами. Посему Вальтер устроился в кустах возле ручья и сказал себе, что утром добудет себе пропитание, а потом отправится разыскивать Деву хоть на край света. Он уже несколько приободрился сердцем, однако же, полежав и не имея ничего другого, чтобы занять разум, вновь со всей остротой ощутил горечь утраты и принялся вслух оплакивать свою милую Деву, как человек, полагающий себя находящимся в пустой пустыне, так скорбел он о ее ласковой красоте, добром голосе, нежных словах и счастье быть с нею рядом. После же принялся превозносить красоту ее сложения и членов тела, лицо, руки, плечи и ноги и хулить злую судьбу, разделившую его с подругой и милой товаркой.
Глава XXX. Они встречаются снова
Погоревав так, он заснул от усталости и пробудился уже днем… тихим, ясным и безоблачным; от земли к небесам восходил аромат свежести, а вокруг Вальтера в кустах весело распевали птички, ибо долина, в которой он очутился, оказалась прекрасной; посреди ступенями опускавшихся склонов перед ним открылся истинный дикий рай, чистым солнечным утром было видно только приятное и красивое.
Восстав, Вальтер огляделся и заметил в сотне футов от себя невысокие заросли терна, бузины и рябины перевитых ползучими побегами. Они укрывали излучину ручья, а между ними и Вальтером была лужайка с короткой, густой и сладкой травой, так и усыпанной цветами. Тут он сказал себе, что в такое именно место Ангелы отводят Блаженных и подобное ему он видел а Лангтоне-на-Водах нарисованным на хорах Собора. И… О! Тут он громко вскричал от счастья, ибо из чащи на усеянную цветами траву вышел некий ангел, словно со шедший с изображения того самого рая… босоногий, в белых одеждах, милая телочка, ясноглазая и с румяными щечками, и была это Дева собственной персоной. И Вальтер бросился к ней, а она ждала, протянув вперед руки, улыбаясь, не скрывая радости. Прижав Деву к себе, он старательно целовал ее в щеки, губы, руки и плечи – всюду, куда она позволяла. Наконец она чуточку отодвинулась, смеясь от любви и счастья, и сказала:
– Остановись ныне, друг мой, для этого раза довольно, и поведай мне, борзо ли спешил за мной.
– Увы, нет, – признал Вальтер.
– Что же тебя мучает? – спросила она.
– Голод, – ответил он. – И тоска по тебе.
– Что ж, – сказала она, – мы встретились, и одним злом сделалось меньше; возьми теперь меня за руку и посмотрим, как избавиться от второго.
Тут Вальтер взял Деву за руку, и прикосновение это показалось ему сладким превыше всякой меры. Но, поглядев вверх, молодой человек заметил поднимавшуюся в воздух из-за рощицы струйку дыма. Тут он рассмеялся, ибо уже ослабел от голода, и молвил:
– Что же это ты готовишь?
– Увидишь, – ответила Дева.
Вместе вступили они в реченную чащу и миновав ее – о! – увидели очаровательную крохотную лужайку, всю в цветах, выглядывавших из травы между берегом ручья и кустами. На полоске песка между зеленью и водой горел костерок из хвороста, а возле него лежали две форели – жирные и в красных пятнышках.
– Вот и завтрак, – сказала Дева. – Утром, когда настала пора смыть с себя отпечаток ночи, я спустилась на мелководье и заметила, что берега сходятся и становятся глубже, привлекая к себе рыб. Тут я тихо подкралась к ним, ибо рассчитывала сегодня встретиться с тобой. Теперь помоги мне приготовить их.
После они зажарили рыб на красных углях, а потом досыта наелись и запили еду, подавая друг другу воду из ручьям сложенными ладонями; трапеза эта показалась им пиром, столько счастья в ней было.
Однако же, когда они покончили с сими простыми яствами, Вальтер спросил у Девы:
– Откуда было известно тебе, что сегодня мы с тобою вновь встретимся?
Она ответила, задумчиво поглядев на него:
– Чары для этого не были надобны. Ночь сию я провела не столь уж далеко от тебя, слышала твой голос и узнала его.
Вопросил он:
– Почему же не пришла ты сразу ко мне, едва услышала, как я оплакиваю тебя?
Потупив очи, она сорвала высунувшийся из травы цветок и ответила:
– Приятными мне показались твои похвалы; не ведала я прежде силы твоего желания… не знала, что ты так внимательно рассмотрел мое тело и так восхитился им. – И, залившись румянцем, добавила: – Я вовсе не думала, что во мне могло найтись нечто настолько прекрасное и достойное подобного плача. – И залилась слезами, а потом улыбнулась Вальтеру и сказала: – Понял ли ты меня? Я подошла к тебе совсем рядом и стояла, укрытая ветвями кустов к ночью. И, внимая стенаниям твоим, поняла, что ты скоро уснешь, и дождалась этого.
А потом она снова умолкла, Вальтер же молчал, в застенчивости глядя на нее.
Наконец Дева сказала, еще более покраснев:
– Более того, я должна признаться тебе в том, что боялась подойти к тебе ближе той темной ночью, хотя сердце так и рвалось к тебе.
Тут она поникла головой, Вальтер же молвил:
– Неужели ты в самом деле убоялась меня? Теперь опасаюсь и я, опасаюсь отказа. Потому что уже собрался сказать тебе: любимая, мы преодолели столько невзгод, давай же не медля пожнем и награду… Соединимся здесь, среди гор, как в малом и уютном доме, прежде чем отправиться дальше. Ибо где еще удастся нам отыскать место, более милое и счастливое, чем это?
Но Дева
