Дельтовичка завздыхала еще горестнее. И шедшая впереди молодая побережница холодно посоветовала:
— Оставайся в империи в своем доме. Ты же не из наших, тебя не переселяют.
— Но у меня муж! — возмутилась дельтовичка.
— Найдешь нового. А этого мне оставь — он хороший, умеет строить дома.
Дельтовичка испуганно прижалась к мужу. Неужели побережники не понимают, насколько для людей дельты важны супруги? Скорее всего, наоборот понимают, нарочно дразнят, чтобы больше не причитала. Да и муж ее пробормотал что-то недовольное на своем языке — видимо, защищал жену.
Другие разговоры тоже велись на языке побережников, да еще тихо, Панх мало что понимал. И все же нашел, чему удивиться: беженцы выглядели затравленными и напуганными, но не обездоленными. Боялись имперских стражников, стремились выбраться, но не жалели о брошенном имуществе. Конечно, с их умом немного трудолюбия, и скоро новых домов настроят, однако все равно слишком легко отнеслись к потерям. Ведь не одно поколение прожили на Тихой, многие из них были огородниками, от дальних предков землю получили в наследство. Не выдержав, Панх спросил у предводителя беглецов Шкелса: как же так, все потеряли, а не жалеют. Тот лишь пожал плечами:
— Иногда приходится бросать поклажу.
Даже не умно — мудро. Аж сам Панх перестал жалеть о прошлом благополучии. Ведь повезло ему, что сумел удрать, что беженцев встретил, с червями в ране опять-таки. Могло и гораздо хуже обернутся. Гнил бы уже в имперских рудниках или вообще погиб.
Кроме того, обнаружилось, что побережники очень чувствительны, зрение, слух и нюх у них гораздо острее, чем у других народов. Раз в пять, а то и в десять. Случайно выяснилось: Панх, желая быть полезным, попросился в ночную стражу, а Шкелс усмехнулся:
— Ты полагаешь, что будешь хорошим стражником?
— Да уж не засну, — самоуверенно заявил Панх.
— А ну скажи, где мышь пищит.
Панх никаких писков не слышал и растерялся. Шкелс перевел взгляд на ближайших соплеменников, и они все разом указали в одном направлении. Стало понятно, почему побережники между собой разговаривают тихо — им громко без надобности. Кроме того, они и видели лучше — прошлогодние следы различали, трюфеля под землей находили, — и нюх острее был. В лесу не пропали бы — за день пути набирали грибов, кореньев, орехов, добывали зайцев и птиц. Достаточно, чтобы сытно поужинать и позавтракать, притом очень вкусно. Вроде и не до пиров должно быть беглецам, а все равно старались, посмеиваясь: «На Песчаном полуострове белые грибы не растут». Глушили тревогу весельем.
Глядя на беженцев, Панх уже почти не сомневался, что выберутся. Хорошо держатся, несмотря на страх, друг другу помогают. Если и начнут переругиваться, старейшина Шкелс оборвет ссору одним кивком — власть у него настоящая, покрепче, чем у иных дворян или старейшин, притом основанная на доверии, а не страхе. Можно быть спокойным, что обоз не разбредется и между собой беженцы не перегрызутся до кровопролития. Гораздо хуже, если встретят имперский патруль или лесных разбойников, но и в этом случае есть чем откупиться. Или отбиться — побережники не для красоты с тесаками и палками ходят, а среди этих беженцев еще и половина огородники, они спасаются от зимней скуки кулачным боем, борьбой и упражнениями с оружием. Купцы нередко нанимали их, чтобы защищать обозы от разбойников по пути на зимние ярмарки.
Тревога отступила, снадобья и целительское колдовство Шиск подействовали хорошо — рана затянулась, и можно было идти наравне со здоровыми. Нога побаливала, но терпимо. Панх повеселел, стал к женщинам присматриваться. Хороши побережницы: стройные, гибкие, с тонкими чертами, пышными черными волосами и гладкой кожей, светлые глаза завораживают. Но неприступные, что имперские крепости. Ни улыбки от них не дождешься, ни взгляда обещающего. Даже молодая вдова лишь ухмыльнулась, когда Панх завел с ней посторонний разговор. Слыхал Панх раньше о несговорчивости женщин побережья, да не верил, а ты смотри, правда.
Обоз прошел Приморские Равнины благополучно — патрули или разбойники не встретились, никто не заболел и не отбился. Больше двигались лесами или болотами, несколько раз проходили мимо хуторов или небольших селений. Жители провожали хмурыми взглядами — чужаков в здешних глухоманях не любят и не приветствуют. Однако Шкелс был уверен, что страже доносить не побегут, еще не знают, что побережники вне закона. И то верно — даже если императорские гонцы развезли указ по всем городам, до дальних хуторов еще месяц будут вести добираться. А даже если знают селяне с хуторянами, у дельтовиков доносить не принято.
Так и вышли к Великой Дельте, к северной части, где тысячи мелких протоков изрезали сушу на тысячи островков. Побережники издалека почуяли воду и прибавили шагу, Шкелс почти несуществующей тропкой вывел всех к небольшому заливчику. Туда, куда надо — в зарослях нашлись укрытые травой лодки. Быстро погрузились и отчалили. А ослов отпустили — равнодушие этого народа к имуществу уже не удивляло Панха, а пугало.
Плыли недолго — нашли укрытый песчаный бережок и разбрелись купаться да рыбу ловить. Панх сам с удовольствием вымылся. Беженцы успокоились, расслабились — Дельта такое особенное место, что спасаться здесь много легче, чем ловить, целые флоты прятались, а три десятка беженцев укроются запросто. Но Панху казалось, есть еще что-то, будто речная вода придает побережникам силы и уверенности.
Отдохнули, наелись свежей рыбы и, даже не переночевав, налегли на весла — сменных гребцов хватало, так что гнали лодки и день, и ночь. Людей не встречали, лишь невдалеке от моря попался ял речного патруля. Панх испугался, было, но служивые пристали к ближайшему островку и, кажется, вовсе не смотрели на беглецов.
— С ними уже расплатились, — объяснил Шкелс.
А в море ждал корабль — надежный и быстроходный охотничий двухмачтовик «Серый уж» с командой из десятка побережников и двух морян. Панх удивился, что лодки втянули на борт, а не оставили болтаться в воде. С другой стороны, лодки еще могут пригодиться, чего их бросать, если можно взять с собой?
Побережники окончательно успокоились и развеселились. Панх еще сильнее удивился: ведь не сбежали окончательно, на беженцев наверняка будет охотиться имперский флот. И, что страшнее, морские разбойники: имперцы в самом худшем случае просто убъют, а разбойники в лучшем. Но побережники лишь отмахивались:
— В море отобьемся.
А Панха само по себе море пугало еще как, к тому же начало мутить от качки. Признаваться постыдился, но и так разглядели, Шиск наложила ему на живот холодную примочку, и все прошло.
