Глава 85
Исходя из принципов гуманизма, промышленник Жаров остался и дальше промышленником, а вот писатель Касым Сладкий был приближен к правителю для прославления его деяний и написания эпохального романа «Отец».
Я был громогласно утвержден новым поединщиком для занятия места правителя в случае победы. Основным условием участия в поединке должно быть наличие дракона. Один дракон был у оппозиции и два дракона у правителя. Сейчас все три дракона находились в одной конюшне, а новый поединщик с удобствами устроился в правительском дворце.
Народ и парламент чувствовали себя обманутыми, но ничего поделать не могли. Формально ничего не нарушено. У меня есть дракон? Есть. Значит, я могу участвовать в поединке. Для кого-то есть разница, где я буду жить? Нет. Поэтому я и живу во дворце правителя.
Все-таки, сильная штука эта юриспруденция. Хотя мы и липовые юристы, но уж в казуистике законников поднаторели, живя в обществе, в котором прав тот, у кого больше прав, хотя по Конституции написано, что у всех одинаковые права. Во, как закручено.
Раз в неделю мы по очереди устраивали шоу для народа, отвечая на все злободневные вопросы и поддерживая основную интригу — кто будет основным правителем.
Когда люди не дают определенного ответа, то всегда нужно ожидать какой-то подвох или откровенный мухлеж. Третьего не дано. Это вам любой юрист скажет.
Все шло, как в голливудском фильме с рабочим названием «Страна ждала, ждала героя».
Наконец, наступил день поединка. На огромном поле за городом собралось несметное количество людей. Все хотели поглазеть на то, чей дракон окажется сильнее и послушать, как хрустят косточки соперника в зубах ужасного дракона.
Где-то к обеду под звуки духового оркестра на поляну приземлился дракон действующего правителя. Жора на своем драконе проехался вдоль людских рядов, успевая отдернуть пасть дракона, пытавшегося кому-то откусить любопытную голову. Наконец, минут через десять приземлился и я на своем Кассаме.
Толпа замерла. Герольд объявил о поединке, мы развернули драконов и полетели в разные стороны. Спектакль воздушного боя был нами отрепетирован теоретически, но на природе это выглядело откровенным побоищем, когда драконы сцеплялись в воздухе и камнем падали вниз, расцепляясь почти у земли и взмывая в воздух на мощных крыльях.
Честно говоря, после этого поединка я начал уважать производителей подгузников для взрослых. Если кому-то это смешно, то я доберусь до него и привяжу к седлу Кассама, шепнув дракону, чтобы тот доставил удовольствие смешливому человеку.
Полетав минут тридцать, мы приземлились на поляну и правитель, взяв в руки микрофон, объявил, что поединок не выявил явного победителя и поединщики решили завершить бой примирением. Это же подтвердил и я.
Герольд произнес отрепетированную речь о том, что раз поединок не выявил победителя, то победителем считается действующий правитель, а проигравшим являюсь я и как человек, стремившийся нарушить основы государственного устройства Великого Тарбагана, считаюсь осужденным пожизненно.
Стражники сразу подхватили меня под руки и куда-то поволокли. Обернувшийся ко мне ЖоПэ развел руки в стороны и ухмыльнулся, мол, извини, старик, это не я, это порядки у них такие дурацкие.
Что ж, это от него можно было ожидать. Всегда был в составе самого передового отряда партии, запятнавшего себя репрессиями против российской армии, он и на Тарбагане остался тем же, кем был до этого.
— Смейся, смейся, — думал я про себя, — хорошо смеется тот, кто смеется крайний. Да и я-то хорош. Все время попадаю в какие-нибудь истории. А эта история, возможно, будет самой последней. Ну да, зарекался кувшин за водой ходить к колодцу. Как говорится, сначала нужно упасть в яму, чтобы из нее можно было выбраться.
Моя тюрьма размещалась в самом центре ванильной плантации. Тюрьмой это назвать трудно. Просто камера, вкопанная в основание ванильного дерева, вьющегося по массивному деревянному столбу. Если искать аналог с нашими земными тюремными заведениями, то это обыкновенный среднеазиатский зиндан.
Меня передали с рук на руки молчаливому тюремщику. Молчком. Никто никому ничего не сказал. Никаких бумаг на меня. Мой смотритель открыл массивный бетонный люк и показал пальцем на вход.
Я полез и нащупал вбитые в стену железные скобы. Как только моя голова скрылась в проеме, крышку закрыли, и я оказался в полной темноте.
Я насчитал пять скоб, шестой скобы под ногами не было. На руках я спустился ниже, ожидая, что другие скобы будут ниже, но ничего не нащупал. Какова глубина ямы, я даже не представлял, но, мысленно перекрестившись, я разжал руки и приготовился к падению в глубокий колодец. Но я падал недалеко. Метров пять, не больше, больно стукнувшись ногами о бетонный пол.
Мысленно сопоставив расстояния, я прикинул, что даже при самом большом желании я не смогу допрыгнуть до последней скобы.
Несмотря на трагичность ситуации, сразу вспомнился старый офицерский анекдот. Одного лейтенанта везли на вертолете на дальнюю заставу, на которую его назначили заместителем по политической части. Подлетев к заставе, летчик опустился до высоты пятьсот метров, а борттехник открыл дверь и говорит:
— Прилетели, товарищ лейтенант, прыгайте.
— Да вы что, — взмолился лейтенант, — снизьтесь хоть до десяти метров.
— Ладно, — сказал пилот, — метров до трехсот снижусь, а ниже не могу, извини — инструкция, с земли люди начинают запрыгивать.
Нервно хихикнув про себя, я начал наощупь обследовать свое жилище.
В результате инвентаризации было установлено, что зиндан представляет собой комнату размером три на три метра. Высота, как я понял, более пяти метров. Объем для одного человека достаточный. В одном углу бетонный топчан без каких-либо матрацев и тюфяков, и все. Окон нет. Сплошная темнота.
В темноте люди долго не живут. Прекращается фотосинтез и люди, как и растения в темноте погибают или существуют на молекулярном уровне.
До моего отправления в вояжи в стране нашей решили отменить переход на летнее и зимнее время и вместо постоянного зимнего времени народу дали на зиму летнее время. В десять утра еще темно и сразу народ стал хиреть. Увеличилась раздражительность и сопутствующие им заболевания.
У меня не зимнее и летнее время, а постоянное зимнее и темное время. Правда, всюду сильный запах ванили. От ванили мне совсем не хотелось ни есть, ни пить.
Я лежал на топчане и думал, что мне нужно предпринимать для своего выживания. Ничего на ум шло. Отвлекал какой-то посторонний шум, шедший в стороне от топчана. Шум напоминал журчание ручья, но где это ручей мог быть?
