— Ну и что все это значит?
— Только одно, — вздохнул Серапионыч, — и вы, Наденька, сами знаете, что именно: они хотят уничтожить Василия Николаича, покамест он еще не вышел из отроческого возраста.
— Но как же такое возможно? — бурно возмутилась Надя. — Тогда ведь вообще переменится ход событий, которые уже случились…
— Ну, это само собой, — перебил доктор. — Вопрос в другом — нам-то с вами что дальше делать?
— Как что? — Надя сунула диктофон в сумочку (тоже из соседской гуманитарной помощи). — Естественно, заявить в милицию!
С этими словами Чаликова решительно встала с лавки и зашагала по аллее, так что спутники едва за нею поспевали.
— Я не знаю, что это за ми… лимиция такая, — на ходу заговорил Васятка, — но что вы ей скажете?
— Правду, — вместо Нади ответил Серапионыч, — и ничего, кроме правды. А именно, что злодеи из будущего прибыли в Кислоярск, дабы убить местного пионера Васю Дубова. И я даже догадываюсь, что вам ответят.
— И что же мне ответят? — Надежда чуть замедлила шаг.
— Посоветуют меньше смотреть телевизор.
— При чем тут телевизор?
— Вчера, заглянувши в газету, я попутно пробежал и телепрограмму. Оказывается, как раз в эти дни по Москве идет «Гостья из будущего». Помните, там еще Невинный с Кононовым в роли космических пиратов… Однако некоторое рациональное зерно в вашем предложении есть. Мы позвоним в милицию, но не по ноль-два, а приватным порядком инспектору Лиственницыну.
— И вы думаете, он вам поверит? — печально спросила Надя.
Доктор ничего не ответил, лишь загадочно улыбнулся.
На краю Калининско — «Вермутского» парка, где аллея упиралась в шумную улицу, стояли несколько телефонных будок, но, разумеется, половина «автоматов» были испорчены, а те, которые работали, нетрудно было определить по очередям из двух-трех человек.
К счастью, очередь двигалась быстро, и вскоре Серапионыч, водворившись в будочке, извлек из кошелька монетку, опустил ее в прорезь автомата и уверенно набрал номер:
— Алло, милиция? Можно попросить господина Лиственницына? То есть пардон, я хотел сказать — товарища. Кто спрашивает? Да пустяки, доктор Владлен Серапионыч. А-а, это вы, Николай Палыч?..
— Надя, с кем это Серапионыч разговаривает? — удивился Васятка. — Вроде не сам с собой, а никого другого рядом нет.
Чаликова принялась было разъяснять принцип действия телефона, хотя и сама имела о нем весьма приблизительное представление, но тут из будки вышел доктор:
— Ну, друзья мои, теперь наш путь — на Кленовую улицу, дом 27, где сейчас, по всей вероятности, и находится юный Василий Дубов. Это недалеко, всего несколько кварталов.
— Вот оперативность! — подивилась Чаликова. — Как это Лиственницын за минуту выяснил, где живет Дубов? Вася же не какой-нибудь юный правонарушитель!
На светофоре загорелся зеленый свет, и путешественники поспешили на другую сторону улицы. Надя крепко держала за руку Васятку — несмотря на свою природную смышленость, он еще не совсем освоил правила уличного движения. Тем более, что далеко не все водители их соблюдали.
— Наденька, а разве Василий Николаич не рассказывал вам о своих отношениях с инспектором Лиственницыным? — спросил доктор, когда они миновали переход и шагали по тротуару Ивановской улицы.
— Нет, — чуть удивленно откликнулась Чаликова. — Пожалуйста, просветите.
— Дело в том, что Лиственницын приходится Василию Николаичу кем-то вроде крестного отца. Если, конечно, такое обозначение уместно для инспектора милиции. — И доктор пояснил для Васятки: — Милиция — это наподобие Сыскного приказа. Именно Николай Палыч Лиственницын, тогда еще не инспектор и даже не следователь, а просто патрульный, или постовой, или как это тогда называлось, однажды утром нашел новорожденного малыша лежащим под дубом, прямо в Калиниском парке. Оттого ему и дали фамилию Дубов, а отчество — Николаевич, по Лиственницыну.
— Надо же, — удивилась Чаликова, — а Вася никогда мне об этом не рассказывал.
— Кто же станет говорить всем встречным-поперечным, что он подкидыш? — заметил Васятка.
— Но я же для него не всякий встречный-поперечный, — возразила Надежда. — Во всяком случае, хотела бы надеяться…
— И в дальнейшем Лиственницын был связан с юным Дубовым, если можно так сказать, родственными узами. Часто навещал его в доме малютки, а когда тот подрос и пошел в школу, то брал его из интерната на выходные, на каникулы… Вы, наверное, знаете, что у Николая Палыча случилась беда — погибли жена и сын.
— Как?! — чуть не одновременно вскричали Надя и Васятка.
— В автокатастрофе, — вздохнул Серапионыч. — Погодите, когда же это случилось?.. Ну да, как раз нынешней осенью. То есть эта трагедия произойдет через два-три месяца. Лиственницын тогда едва было руки на себя не наложил. Вася это сразу почувствовал и чуть не по пятам за ним ходил. Служебное оружие прятал, а однажды просто из петли вынул. Но это, конечно, строго между нами, — спохватился доктор. И нарочито по-деловому закруглил печальный рассказ: — Так что звонил я Николаю Палычу, чтобы убедиться, что Вася теперь у него. Не в милиции, разумеется, а дома, на Кленовой 27.
Слушая невеселый рассказ Серапионыча, Надя и не заметила, как доктор вывел их на просторную улицу, обсаженную молодыми кленами.
— Вот здесь, должно быть, и есть Кленовая улица? — предположил Васятка.
— Она самая, — подтвердил Серапионыч. — А вон тот трехэтажный дом — двадцать седьмой.
Доктор не стал рассказывать друзьям, каким образом эта улица получила свое нынешнее название, а история была весьма занятная.
Когда-то улица звалась Мещанской, но в конце сороковых годов была названа именем некоего товарища Кленовского, который в тридцатые годы возглавлял местное отделение НКВД и отправил под расстрел и в лагеря чуть не половину Кислоярска, но сам успешно избежал «второй волны» чисток и даже пошел на повышение — первым секретарем райкома. В свете решений Двадцатого съезда перед городскими властями встала довольно щекотливая задача: что делать с улицей? С одной стороны, зверства Кленовского-чекиста, во много раз перевыполнившего «разнарядки» по врагам народа, у многих еще оставались в памяти, а с другой стороны он был все-таки заметным деятелем той партии, которая продолжала находиться у власти, и переименование нанесло бы ущерб ее престижу. И городские власти нашли довольно остроумное решение: при очередной замене табличек вместо «Улицы Кленовского» появилась «Кленовая улица». А чтобы закрепить такое название, вдоль тротуаров были высажены клены, которые в жаркие летние дни кидали на прохожих спасительную тень, а золотой осенью радовали буйством красок — от ярко-желтых до темно-багровых.
