Госпожа снова вздрогнула и застонала — на этот раз одно слово прозвучало почти разборчиво. Она, кажется, пробормотала: «Оксфорд».
— Господи, как мне не нравится, что она связана, — буркнул Эдди. — Как теленок в хлеву.
— Она скоро проснется. Может быть, мы тогда сможем ее развязать.
Они оба очень надеялись, но не решались высказать этого вслух, что когда Госпожа в своем кресле откроет глаза, их приветствует спокойный, слегка озадаченный взгляд Одетты Холмс.
Четверть часа спустя, когда первые лучи солнца коснулись холмов, Госпожа Теней открыла глаза — их приветствовал не спокойный взгляд Одетты Холмс, а безумная злоба Детты Уокер.
— Ну и сколько раз вы меня снасильничали, когда я валялась в отрубе? — взялась она с места в карьер. — У меня там все скользко и сально… прям точно там побывала парочка этих бледных хуйков, которые вы, мудаки, называете членами.
Роланд вздохнул.
— Пора в путь, — сказал он и поднялся с гримасою боли.
— Я с вами, мудилами, никуда не пойду, — выпалила Детта.
— Пойдешь, как миленькая, — сказал Эдди. — Весьма сожалею, милочка.
— Куда это?
— Ну, — принялся объяснять Эдди, — за Дверью Номер Раз была фигня, но вполне терпимая, за Дверью Два — еще того гаже, так что теперь, вместо того, чтобы все это послать, как нормальные люди, куда подальше, мы пойдем прямо вперед и поищем там где-нибудь Дверь Номер Три. Если пойдет в том же духе, там за дверью, наверное, будет какая-нибудь симпатяшка, вроде Годзиллы или Гидры-Чудища Трехголового. Но я оптимист, я все еще не теряю надежды обнаружить там пару кастрюлек из нержавеющей стали.
— Никуда я не пойду.
— Пойдешь, пойдешь, — с этими словами Эдди встал позади коляски. Детта опять забилась, но стрелок завязал веревки своими особыми узлами, и от ее усилий они только туже затягивались. Вскоре она это поняла и успокоилась. Она так и кипела злобой, но была далеко не глупой. Она только поглядела через плечо с такой улыбочкой, что Эдди невольно попятился. Он в жизни не видел такого злобного выражения на человеческом лице.
— Ну что, можно чуток прокатиться, — сказала она, — только, может, не так далеко, как ты думаешь, соплячок. И точно уж, Бог свидетель, не так быстро, как ты думаешь.
— Вы о чем?
Она опять оскалилась на него через плечо.
— Сейчас узнаешь, малыш. — Ее глаза, безумные от злости, но непреклонные, на мгновение обратились к стрелку. — Вы обои узнаете.
Эдди ухватился за ручки на спинке коляски и покатил ее. Они продолжали идти на север по бесконечному пляжу, но теперь за ними тянулись не только следы от ботинок, но и две колеи от колес.
9
День был кошмарным.
Очень трудно определить пройденное расстояние, когда окружающий монотонный пейзаж никак не меняется, но Эдди и без того понимал, что они продвигаются черепашьим шагом.
И он знал, в чем причина.
О да.
Вы обои узнаете, предупреждала Детта, и не прошло и получаса, как слова ее обернулись делом.
Толкать коляску.
Это первое. Если б на пляже был только песок, то и браться не стоило бы — с тем же успехом можно было бы попытаться проехать на автомобиле по снежным завалам. Однако на этом мергельном пляже катить ее было хотя бы возможно, но все равно тяжело. Сначала она катилась достаточно ровно, давя ракушки и разбрасывая во все стороны гальку своими твердыми резиновыми шинами… а потом заехала в ямку, занесенную мелким песком, и Эдди пришлось, кряхтя, выволакивать оттуда коляску с ее пассажиркой, от которой, понятное дело, помощи не было никакой. Песок алчно засосал колеса. Приходилось одновременно тянуть коляску вверх и всем весом наваливаться на ручки, иначе она грозила опрокинуться вперед. И так — раз за разом.
Детта только подхихикивала, пока он пытался вытащить коляску, не перевернув ее.
— Хорошо тебе там отдыхается, солнышко? — язвила она каждый раз, когда коляска въезжала в такую ямку.
Если стрелок подходил помочь, Эдди махал ему, чтобы он отошел.
— У тебя еще будет возможность себя измудохать, — говорил он. — Мы будем по очереди. — Но, сдается мне, мои смены будут подольше его, подсказал ему внутренний голос. Видок у него еще тот, долго он не протянет, ему самому бы шагать, не говоря уж о том, чтобы катить это чертово кресло. Нет уж, сэр Эдди, боюсь, эта крошка достанется только тебе. Это — знаешь что? Божья кара. Все эти годы ты у нас был наркоманом, и в конце концов сам заделался толкачом.[7]
Он коротко хохотнул, едва переводя дух.
— Чего такого смешного, беляк? — поинтересовалась Детта, и хотя, как показалось Эдди, она хотела высказать это с сарказмом, у нее получилось скорее сердито.
Предполагается, что веселого мало, подумал он. Вообще ничего для меня смешного и быть не может. Уж она-то для этого делает все.
— Ты все равно не поймешь, лапуля. Так что оставим мой смех в покое.
— Скоренько я оставлю тебя в упокое, — пообещала она. — Тебя и дружка твоего, засранца, вот только разделаю вас на кусочки обоих, валяйтесь потом по всему этому чертову пляжу. Вот так. А пока поберег бы ты лучше свою дыхалку. Толкать будет сподручнее. А то ты уже, бедненький, весь запыхался. Прямо пернешь сейчас с натуги.
— Зато ты балаболишь за нас двоих, — огрызнулся Эдди, тяжело дыша. — Уж ты-то вряд ли когда-нибудь пернешь с натуги.
— Не боись, беложопый, ух как я перну в твою дохлую харю!
— Слова, слова, — вздохнул Эдди, вытаскивая коляску из ямки с песком на относительно твердый грунт. По крайней мере, какое-то время они ехали без приключений. Солнце еще не достигло зенита, а Эдди был уже весь в поту.
Да уж, денек обещает быть поучительным и забавным, подумал он. Это уже заметно.
Остановки.
Это — вторая проблема.
Они выбрались на относительно твердый участок берега. Эдди начал катить коляску гораздо быстрее, смутно надеясь на то, что если ему удастся удержать такой темп, у него, быть может, получится проскочить следующую песчаную ловушку с разгона.
Но внезапно коляска остановилась. Застряла намертво. Поперечина рукоятки с глухим ударом въехала Эдди в грудь. Он зарычал. Стрелок обернулся, но даже с его молниеносной реакцией уже невозможно было удержать коляску Госпожи. Она перекувыркнулась вместе с Деттой, привязанной и беспомощной, под ее дикий гогот. Она все еще продолжала смеяться, когда Роланд и Эдди сумели, наконец, поставить коляску на колеса. Некоторые веревки натянулись так туго, что они, наверное, больно врезались в ее тело, едва ли не нарушив циркуляцию крови. Детта разбила лоб, кровь натекла на брови, но она все равно продолжала ржать.
