– Верно, – кивнул Бернгард. – Не случайно. Мне требовалась Смешанная кровь – окропить свой меч и сразить Властителя, атакующего Сторожу. Пришлось пролить немного…
– А теперь? Что ты намерен делать теперь? Со мной? С моей кровью? Желаешь обагрить ею новые клинки? И вооружить ими свою мертвую дружину?
Бернгард покачал головой:
– Для этого необязательно было так долго ждать и вести тебя сюда.
Действительно, совсем не обязательно.
– А для чего – обязательно?
Если перекрывать границу миров Бернгард тоже не собиравтся…
– Старая легенда, о которой я тебе рассказал, гласит: Пьющий, который изопьет кровь потомка Срединного Дитя, сам, переродившись, обретет могущество Смешанной крови. Только сделать это нужно в том же проходе между мирами, где она зародилась. В легенде говорится, что зачатие Дитя произошло здесь.
Холодная улыбка князя-магистра напоминала хищный оскал.
– Так, да?! – Всеволод почувствовал, как его захлестывает волна бешенства. – Значит, вместо того чтобы закрыть моей кровью рудную черту, ты… ты…
– Эх, русич, русич, – разочарованно покачал головой Бернгард. – Ты, похоже, так ничего и не понял. Эта черта, этот проход, эта Сторожа, этот проклятый Эрдейский край и все ваше обиталище, лежащее за ним, ничего уже не значат. Для меня – ровным счетом ничего. Как, впрочем, и то обиталище, откуда пришел я сам. Прежде – да, я дрожал над кровавой границей, как скряга над златом. Я честно оберегал границу. Я извел под корень опасное ведовское племя, а если допустил при этом ошибку, то только от излишнего усердия. Я неусыпно бдил в нескончаемом Дозоре, а когда начался Набег – отбивал штурм за штурмом.
Но сейчас все изменилось. Сейчас у меня есть ты… твоя Смешанная кровь. Она позволит мне уйти отсюда, с этого проклятого рубежа, не в твой и не в мой мир. А – в иной, полнокровный, куда еще не ступала нога Пьющего. Причем уйти, не разрушая грань мироздания повторно, не оставляя за собой бреши, которой смогут воспользоваться другие. Так объясни, зачем мне драться за это обиталище? И зачем мне делить его кровь с прочими Властителями? Зачем, в конце концов, ограничивать себя, довольствуясь лишь одним испитым человеком в месяц?
Нет, русич, взяв с собой в новый, непорочный, не знающий еще Жажды Пьющих мир десяток своих рыцарей, я со временем обзаведусь там целой армией Исполняющих, которую уже не остановит никто. Я стану единственным Властителем целого обиталища. Это будет мой мир и только мой. И вся его кровь будет принадлежать мне.
– Что все-таки движет тобой, Бернгард? – негромко спросил Всеволод. – Что движет вами, Властвующими? Какая именно жажда? Жажда крови? Жажда власти?
– А это одно и то же, русич, – удивленно поднял брови Бернгард. – Власть не дается без крови. Кровь нельзя взять без власти. Так было и будет. Всегда. Везде. Испитая однажды кровь пробуждает стремление властвовать. Обретенная власть крепится кровью. И множится новой жаждой. В своем новом мире я смогу вдосталь насладиться и тем, и другим. А когда истощатся запасы одного обиталища, твоя Смешанная кровь, проведет меня в другое. Здесь же… Здесь пусть разбираются без меня. Ну и без тебя уже тоже.
– А Эржебетт? – хмуро спросил Всеволод. – Зачем она нужна была тебе, Бернгард? Ее ты тоже хотел взять с собой?
– Ее я хотел испить с тобой, – скрипуче хохотнул Князь-магистр. – Вас обоих хотел испить. В ней ведь тоже течет сильная кровь.
Ну да, в самом деле….
– Кровь Изначальных?
Бернгард покачал головой:
– Опять ты не понял, русич. Смешанная кровь.
– Смешанная?! Разве Эржебетт тоже потомок этого… Срединного Дитя?
– А разве она обоерука? – вопросом на вопрос ответил Бернгард.
Нет. По крайней мере, Всеволод этого не замечал. Но…
– Тогда как? Смешанная кровь – как?
– Она смешалась в тот момент, когда на границе миров Пьющая-Любящая в облике ©боротая моего мира пожрала ведьмину дочь из твоего обиталища и когда древняя кровь юной ведьмачки слилась с кровью лидерки.
Ах, вот оно что! А ведь действительно, а ведь в самом деле…
– Конечно, ее Смешанная кровь была значительно слабее твоей. Все же Эржебетт – не прямой потомок Срединного Дитя. Однако и такая кровь лишней не была бы. Она могла бы усилить твою кровь. А уж тогда… О том, какие бы тогда возможности открылись передо мной, сейчас можно только гадать.
Бернгард вздохнул, не скрывая сожаления.
– По-настоящему я понял, что за лидерка охотится за твоей силой, когда прикоснулся к ней. Беда же Эржебетт заключалась в том, что она сама не подозревала, кем стала. Она попросту не знала, как лучше использовать свою новую суть. Да и не могла знать. Любящим не ведомы древние легенды, известные Властителям, и притом далеко не всем. К тому же Любящие чуют только чужую силу, но зачастую не в состоянии правильно оценить собственное могущество. Впрочем, хватит болтать. Проход свободен, так что займемся более важными вещами.
Только когда Бернгард столь неожиданно оборвал разговор, Всеволод понял: из-за рудной черты не доносится уже ни звука. Видимо, серебряные умруны оттеснили упырей достаточно далеко. Мертвые рыцари очистили место для своего Властителя-магистра.
– За мной, – приказал Бернгард.
И – шагнул в Проклятый проход.
Всеволода впихнули туда же.
Он уже видел это. Все это. Почти все. Прежде. Глазами Эржебетт. Ее памятью.
А сейчас смотрел на виденное и знакомое собственными глазами.
Заломленные руки по-прежнему удерживали за спиной. Сам Всеволод, два умруна и Черный Князь в облике тевтонского магистра стояли в густом обманчивом полумраке, чуть подсвеченном красными и зеленоватыми отблесками. Рваная рудная черта-граница обратилась в наклонную стену цвета крови. Дырявую стену. Зияющая прореха с неровными краями была достаточно широка, чтобы не только человек, но и крылатый Летун смог протиснуться на другую сторону.
А другой стороной был теперь родной мир Всеволода. Все людское обиталище было отныне другой стороной. Там – за перекошенной, пробитой стеной цвета крови. За ней и под ней. Ибо то, что раньше являлось верхом, теперь непостижимым образом вдруг оказалось низом.
Всеволод отвел взгляд от бреши. Осмотрелся вокруг.
А вокруг – Проклятый проход, уходящий, казалось, в бесконечность, не имеющий, чудилось, ни стен, ни сводов. А вокруг – густо вьются темные, со слабой прозеленью струйки тумана иного мира. Черный Покров – так вроде бы называл его Бернгард. Или это что-то другое? Липкая, почти осязаемая физически пелена, подобно тончайшей паутине, обволакивала лицо, как будто ощупывая пришельца, но при этом избегала касаться посеребренных лат.
