Русберг ощутил присутствие, они пришли, придется воспользоваться всей накопившейся силой гиблого места. Места, родного и отнятого, и от этого оно идеально, и поэтому его влекло именно сюда, хоть и были сосредоточения большей силы. Бестелесные силуэты стояли вокруг кузни, но не смели приблизиться, лишь молчаливый призрак кузнеца стоял около наковальни и наблюдал, не препятствуя.
Вскоре Русберг достал из свертка один из черных кусков от клинка и начал вычерчивать фигуры от наковальни, тщательно выводя кривые и прямые, сводящиеся в разных точках. Он видел как, призраки приблизились к кузнице, четче проявившись и походя уже на отражения людей в блике побеспокоенного пруда. Призрак рослого широкоплечего кузнеца с закинутым на плечо призрачным тяжелым кузнечным молотом не отводил взгляда, попытавшись вглядеться в очертания которого, увиделось бы что-то напоминающее улыбку.
Из бестелесной толпы вперед вышло отражение силуэта небольшого роста в одеждах и палкой. Оно словно кивало, наблюдая за тем, как живой рисует, и в одном месте своей бестелесной палкой словно поправило того, указывая в место, немного в стороне от того, куда выводилась черта.
– Спасибо, – спокойно произнес Русберг, силуэт вновь словно кивнул и отстранился, продолжая наблюдать.
Огонь в печи давал должный жар, свет пронзал сумрак, отражаясь в бестелесных силуэтах окруживших кузню. Расплавленный металл растекся из чушки по заготовленной форме, заполняя ее и тут же твердея. Не осталось обломков оружия и части доспехов, защищавшей ранее левую руку, обросшую собственной броней. Раскаленная заготовка поигрывала пепельными оттенками в державшей руке, не причиняя вреда и только бессильно шипя, когда ту опустили в воду, клубящийся пар вырывался, стремясь улететь вверх к облакам. Русберг достал почерневший прут и положил обратно в огонь.
Ночь полновластно овладела округой, и лишь свет от печи прогонял прочь темноту, а потрескивание углей прогоняло мертвую тишину. Призраки во мраке ночи проявились, и можно было разглядеть, кем тот был при жизни. Среди их стояло много небольшого роста – дети, держащиеся возле своих родителей.
Русберг вытащил накалившуюся заготовку из пламени, та вновь сияла переливающимся светом. Он повернулся к наковальне.
– Отец, теперь мне нужна твоя помощь, – произнес он, призрак кивнул и перехватил свой призрачный молот.
Искры от удара небольшим молотом брызнули во все стороны. Призрак кузнеца замахнулся и ударил своим – звон тысяч колоколен разнесся по округе, пришедшие взялись за руки. Удар – еще больший звон разнесся, фигуры на земле засветились зеленым светом. Удар – звон вновь разнесся в стороны, засветились призраки домов, ограды, животных, церкви, призрачные колокола зазвонили, и звон этот раскатами грома разбегался во все стороны, прогоняя облака. На небе проявились мириады звезд, одна ярче другой, небо никогда не было столь ясным и кажущимся так близко, будто звезды спустились ниже, чтобы лицезреть рождение символа смерти.
Искры разлетались в стороны, черный металл все сильнее проявлялся из раскаленного сияния, лезвие обретало свою форму. Призраки один за другим подходили к наковальне и клали ладонь на лезвие, призрачный молот ударял в это место – призрачные искры сливались с явными, металл чернел еще сильнее. Сила смертной ненависти невинно убиенного вливалась в тело рождаемого меча, освобожденная от тягости сущность с улыбкой и облегчением на лице отходила в сторону, ее место занимала следующая.
Остальной мир словно исчез, и ничто не имело значения, лишь наковальня и два кузнеца: сын и отец. Удар за ударом призрак сменялся призраком, удар за ударом металл принимал в себя силу. Удар за ударом меч обретал свою форму, удар за ударом он приближался к завершению.
Череда призраков истекла, и самым последним подошел призрак в старой изношенной рясе с сжатыми на груди руками, он по внутреннему повиновению было начал крестить Русберга, но тут же сам себя остановил и положил обе руки на черное лезвие, сжимая что-то в них. Кузнец замахнулся и ударил, гул раскалывающихся колоколов разом разнесся, призрак церкви пошатнулся и рассыпался, пламя в печи вспыхнуло ярким светом солнца и тут же притухло. Призрак старика разжал руки – на лезвии лежал разбитый крест со звездой, который он когда-то носил и во что он когда-то верил. Старик улыбнулся, смотря, как на черном лезвии истлевал вечный металл и кусочек дерева. Русберг продолжал ковать, все рисунки на его теле мерцали кроваво-красным светом, глаза заволокло пеленой мрака, молот объяло темным пламенем. От ударов искры не высекались, призрак кузнеца остановился и лишь смотрел, как нерожденный кузнец выковывал черный фламберг, как искривленное лезвие само причудливо формировалось под ударами, как символы проступали на металле.
Черная дымка поднялась с земли, захватывая пепел и устремляясь к лезвию на наковальне. Удары участились, отзываясь раскатами грома где-то вне деревни, рисунки на теле запылали, поглощая шрамы, удары нарастали тяжестью, задрожала земля, звезды на небе померкли. Удар за ударом со всей земли в лезвие стекалась черная дымка, поглощаемая металлом, земля, деревья оголялись, освобождаясь от оков пепелища.
Объятый черным пламенем молот, завис на мгновение, пламя вспыхнуло в печи, тот ударил последний раз, черная волна разлетелась в стороны, колыхнув молчаливо стоящих призраков, пламя в печи погасло, наковальня раскололась пополам, молот рассыпался прахом, уносимым ветром.
Все завершено, напротив стояли призраки матери с отцом из этой жизни, вокруг никого более, лишь зеленеющие деревья и трава. Русберг привстал, не выпуская свой новый меч из рук, рядом в зеленеющей траве лежали останки развалившейся печи. Призраки родителей внимательно смотрели на своего сына, выросшего сильным мужчиной. Тот не знал, понимают ли они, что он лишь частично их сын. Понимают ли что-либо, но он видел, как теперь спокойны стали родившие его в этой его жизни. Шрамы на теле пропали, остались лишь рисунки и нечеловеческая левая рука.
«Прощайте, теперь вы можете уйти, я все сделаю».
Призраки развернулись и растаяли в лучах восходящего солнца. Теперь они упокоены.
Русберг оделся, закрепил за спиной черный фламберг и пошел по зеленеющему спускающему к журчащей чистой речушке полю впервые с легкостью внутри. Земля приняла кости, и теперь это более не гиблое место. Сюда вскоре вернется жизнь, лес поглотит последние свидетельства пребывания человека.
***
Необъятные стволы исполинов возвышались подобно башням великанам, заслоняя раскидистыми ветвями вечнозеленой кроны небосклон, выросшими до немыслимой высоты. Ветви толщиной больше обычных стволов, привычных для людских лесов, не редко свисали до самой земли, врастая в нее и становясь дополнительными корнями для исполина. Солнечные лучи с трудом пробивались, озаряя первозданные леса золотистым светом. Толстые корни расходились в стороны, образуя сплетения, покрытые местами мхом и тем самым похожие на лесные домики. Между корнями раскинули свои зеленые веера огромные папоротники, в тенях которых разрастались грибные полянки. Где-то среди листвы пели птицы чарующими голосами, в папоротнике бегали быстрые мелкие зверьки, которых не то, что поймать, заметить не всякий раз удавалось. Троп, не говоря уже о лесных дорогах, в этом лесу, раскинувшемуся на огромной территории по эту сторону Горного Предела, недоступную для людей, никогда не было.
