Я постаралась ответить Эйлсе как можно вежливее.
— Я раньше не любила вас, гхемфов. Мне всегда казалось, что если бы не вы, вся система жестоких законов о гражданстве развалилась бы. Без вас такие полукровки, как я, нашли бы способы обойти закон. Я по-прежнему так думаю, но теперь я понимаю, почему вы так поступаете. Я вижу, что дело тут не в консерватизме, и сожалею, что обращалась к тебе с просьбой о татуировке. Я тогда не представляла себе, что значит такая просьба.
— А я сожалею, что была вынуждена тебе отказать. Ты не могла бы немного повернуть руку? Мне мешает цепь. — Я сделала, как она просила, сдержав стон от пронзившей руку боли. Эйлса продолжала: — Мы, гхемфы, прекрасно знаем, насколько несправедливы законы о гражданстве, однако нам не хватает смелости изменить систему. Мы скорбим и стыдимся, но не думаю, чтобы мы когда-нибудь стали другими. Ты права, что презираешь нас: в присутствии полукровки мы можем только мучиться стыдом.
Только ты, Блейз, не нуждаешься в символе, которым является татуировка на мочке уха. Тебе хватает твоего собственного достоинства, ты — личность. Этого никто у тебя отнять не может.
Может быть, и так… Но законы о гражданстве делают жизнь такой трудной! Однако я удержала горькие слова. Эйлса фактически извинилась передо мной за весь свой род, и было бы грубостью с моей стороны сказать ей, что извинение ничего для меня не меняет. Я предпочла переменить тему:
— Откуда вы, гхемфы, появились?
— Появились? Да ниоткуда! Мы жили здесь всегда. Это вы люди, приплыли откуда-то. Больше тысячи лет назад…
Я разинула рот. Вот так новость! Это мы — пришельцы, чужаки?
Тор и Алайн услышали последнюю фразу, и я почувствовала, что они оба повернулись к нам. Для них сказанное Эйлсой тоже было сюрпризом.
— Сколько людей приплыло? — заинтересованно спросил Тор. — И на чем?
— И откуда? — добавил Алайн.
— Из какого-то места на западе, далеко, далеко на западе. А может быть, следует сказать, из многих мест. Было много названий… некоторые должны быть вам знакомы, потому что пришельцы назвали свои новые поселения в честь старых: например, Цирказе и Брет. И вы прибывали волнами — на каноэ, парусных лодках, плотах. Бежали от чего-то на родине… Многие из вас очень гордились своим происхождением и не желали смешиваться с теми, кто прибыл раньше или после них. В конце концов, правда, оказалось, что совсем не поддерживать отношения невозможно: приходилось торговать, потому что каждое островное государство было слишком мало, чтобы производить все для себя необходимое.
Многие годы вы вели разговоры о том, что вернетесь в родные места, когда там не будет келвов, но так и не вернулись. Одно дело — плыть на восток с попутным течением, и совсем другое — обратно, против течения.
— Келвы? Кто такие келвы?
Эйлса пожала плечами. Для нас это слово ничего не значило. Мы были морским народом, а не народом суши.
В то время я не поняла, что она имеет в виду. Только через много лет мне стало известно, о чем говорила Эйлса. Но это совсем другая история…
Алайн удивленно крякнул:
— Келвы! Только не говори мне, что все эти древние легенды о воинственных демонах-келванах — правда! Я вырос, слушая эти сказки, — у меня была старуха няня, которая только и твердила: «Веди себя хорошо, маленький Алайн, не то явятся воины-келвы на своих скакунах и пошлют тебе страшные сны».
— Это многое объясняет, — тихо сказал Тор. — Я думал, мы появились на одном острове, а потом расселились по остальным, и меня всегда удивляло, как получилось, что каждый архипелаг так держится за свое гражданство и преследует смешанные браки. И еще я гадал, откуда взялись физические различия, не говоря уже о лингвистических, несмотря на то, что торговля между островами всегда процветала.
— Лингвистические различия? — сказала я. — Ты имеешь в виду, что овсянку на Мекате называют «муки», а на островах Квиллер — «скунж»? И что жители островов Фен произносят «р» раскатисто, а на Калменте картавят?
— Да. И еще на всех островах по-разному называют свои укрепленные поселения: крепость, замок, цитадель.
— Укрепление, башня… — подхватила я. — Ага. Как это я раньше не задумывалась!
— Получается, мы не были сначала одинаковыми, а различия возникли только потом. Как раз наоборот. Мы изначально отличались друг от друга, а теперь постепенно делаемся более похожими друг на друга.
Алайн задумчиво проговорил:
— И если действительно существуют келвы, которые вытеснили наших предков из родных мест, скоро ли они отправятся в погоню за нами?
Мгновение стояла тишина, потом Тор невесело рассмеялся:
— Почему-то, Алайн, мне кажется, что у нас хватает неприятностей здесь и сейчас, так что можно не думать еще и об этой угрозе. В конце концов, прошла тысяча лет.
Я думала о другом.
— Эйлса, ты говорила, что тебя послали на поиски Мортреда. Кто тебя послал? Твой народ имеет что-то вроде центрального правительства?
Она покачала головой; видеть этого я не могла, но услышала движение.
— Нет. Если возникает серьезная проблема вроде этой, сообщение передается от общины к общине — предостережение, если хочешь. Ничего подобного на протяжении моей жизни еще не случалось. Тревога из-за Мортреда — первая за несколько поколений.
Послание обдумывается, и те, кто хочет что-то предложить, посылают свои ответы тому, от кого исходило предостережение; этот гхемф и начинает действовать на основании тех мнений, которые чаще всего высказывались. В данном случае многие гхемфы сочли разумным попытаться найти Мортреда и следить за развитием событий, чтобы перемены не застали нас врасплох. Понимаешь, мы думаем, что если власть на Райских островах захватит дун-маг, ему не будет нужды в законах о гражданстве и уж тем более не будет нужды в гхемфах.
— Так это ты послала предостережение?
— Нет. Ох! Прошу прощения — занозила палец… Нет, предостережение исходило не от меня. Тревогу поднял мой дед, но он слишком стар для путешествий, так что я предложила, что отправлюсь вместо него.
Должно быть, такое решение далось тебе нелегко — раз вы так не любите любые перемены. Эйлса вздохнула:
— Еще бы… Дома так хорошо и так безопасно! Мы ведь не любители приключений. Впрочем, сказать по правде, я всегда была более беспокойной и более любопытной, чем остальные гхемфы. Это считается серьезным недостатком… А теперь я еще и обнаружила, что мне нравится звук собственного голоса! Дело, наверное, в темноте… Знаете, мне тридцать пять лет, мои женские года закончились, а ни один самец так и не пожелал создать со мной семью. Все они считали меня слишком непредсказуемой. Может быть, это так и есть: ведь вот до чего меня довела моя непоседливая природа!
