— Слышала я, как ты Лихослава одолел. На тройной звериный поединок вызвал, а в засаду посадил лихую степнячку-лучницу, царицу нынешнюю.
— Никого в засаду я не сажал. Бьёмся мы в птичьем облике: я — кречетом, он — вороном. И вдруг чую: крылья тяжелеют. Кто-то ещё чары наводит, а обернуться, поискать его — некогда. Тут и пустила царица одну стрелу в Лихослава, а другую — в ведьму, что чаровала бесчестно.
— Туда им и дорога! А с Захарией тем, нелюдем, рассчитался ли?
— Да. В Пантикапее. И кончил его Ардагаст — тринадцать лет тогда мальцу было. Это я вырастил Зореславича на страх всей нечисти и слугам её. — В голосе волхва зазвучала не похвальба — спокойная заслуженная гордость.
— Ну а сам как? До сих пор один?
— Я — странствующий волхв, — ответил, словно камень в стену уложил, Вышата. И этим всё было сказано. Нищих-бездельников у венедов не бывает. Если кто странствует, значит, особую долю ему сплели рожаницы. Волхв-странник не может иметь ни своего очага, ни семьи, ничего, кроме самого необходимого. Зато превосходит он мудростью и силой обычных волхвов. Поэтому и почитают его люди, и зовут к себе, и ни в чём не отказывают: ведь ему мало что и надо — для тела, а для души много. А уж как он распорядится своей духовной силой — от него зависит.
— Это вы, мужики, так можете, — вздохнула Лютица и торжествующе улыбнулась. — А я вот себе мужа нашла. Лютослава, Зореславова двоюродного брата. Какой храбр был! Под Экзампеем только Сауасп его одолеть смог. Я уж потом пыталась Черноконного извести, да никакие чары его не брали. Крепко заворожил его, видно, братец волколак! А против твоего Ардагаста не выстоял проклятый! — В жёлтых глазах Лютицы блеснула звериная радость. — За всех ему отплатил Зореславич! Стоило жить, чтобы это увидеть.
— Мы все видели в волшебной чаре, — с восторгом подхватила Мирослава. — Я тогда от радости матушке на шею бросилась, говорю: «Есть Даждьбог праведный на небе! И Белбог есть!» А она мне: «Лада-Правда есть и была там прежде них обоих».
— Думаю, и без Мораны здесь не обошлось, — добавила Лютица. — Заметила я её там — духовным зрением. Никогда она не любила Черноконного, хоть он и усердно молился Артимпасе. Ей угодны воины, а не подлецы вроде него... И всё равно сразил его не бог, а твой воспитанник. Спасибо тебе за Ардагаста, Вышата! За мстителя.
— Знаешь, чего я больше всего боялся? Что найду тебя в Чёртовом лесу. Или не там, но... такой же, как Лихослав. Ты ведь всё-таки... лютица. А у него для тебя лютых дел немало нашлось бы.
Жрица сложила руки на груди, глаза её раздражённо сверкнули.
— Да, лютица! Природная ведьма Матери Зверей. И хвост у меня есть, ты сам знаешь... очень даже хорошо. Только я человек, не зверь лесной!
— И это я знаю — очень хорошо, — спокойно ответил Вышата. — Значит, не сумел в тебе Лихослав одного лютого зверя оставить. Это у него было страшнее всех чар — в любом зло находить и выращивать, как траву ядовитую.
Лютица взглянула на волхва с благодарностью, голос её потеплел:
— Хорошо, что ты пришёл. И что такой же добрый остался. Надоело всё это дурачье, что меня, лютицы-оборотницы, боится. Унесёт лютый зверь корову, тут же: «Ох и чем это мы жрицу-матушку прогневили?» А тут, в лесу, иначе нельзя. Нужно, чтобы меня все боялись, даже Чернобор с Костеной. Тогда хоть меньше зла творить будут.
— И боятся. Как саму Мать Зверей! — с жаром воскликнула Мирослава. — Ты только скажешь Чернобору про звериный поединок, у него сразу вся храбрость пропадает.
— Ты, скромница моя, тоже пугать умеешь, — погладила ученицу по рыжеватым волосам волхвиня. — Оборотилась лютицей и гнала Бурмилу ночью через всё село. Думал, если ты, голая, чародейные травы собираешь, так с тобой всё можно.
— А Ясеня я не стала бы пугать. Даже в шутку, — вздохнула девушка.
— И чем они с Мирославой не пара? — с сожалением сказала Лютица. — А он всё с этой Добряной.
— Твой сын — ладный парень. На свадьбе чуть Ардагаста не переплясал, — сказал волхв.
— Он не только плясать умеет. — Лютица с гордостью обвела рукой святилище. — Храм заново расписал и лютых зверей на дверях вырезал. Видишь, как Мать Зверей и Богов изобразил? Точно так, как она нам с Мирославой явилась, хоть сам при том не был.
— Мне она тоже явилась. Вчера, на Индриковой поляне, — совсем буднично сказал волхв. — В самом древнем своём облике. И велела идти к тебе. Знаешь ли, где Чернобор прячет двух Великих Медведей?
— Наверняка не знаю, но, думаю, берлога у них не одна. Есть на Дебрянщине несколько мест, сильными чарами укрытых. Даже я не могу увидеть, что там. Чары давние, ещё будинские. Одно в горах Черниговских, другое у стрибожьих дубов на реке Смородине, третье — пещера под Медвежьей горой.
— Да, вернее и сама богиня не знает. Трудно этих зверей найти, а одолеть труднее. Чтобы победить Великого Медведя, грозового зверя, нужно оборотиться солнечным зверем, Великим Лютом. — Волхв помолчал и произнёс отрывисто и твёрдо: — Научи меня этому, Лютица. Так велит Мать Зверей. За этим она меня к тебе и послала.
Лютица подбоченилась и с игривой насмешкой сказала:
— Неужто не умеешь? Такой великий волхв, в полуденных землях учился, а теперь пришёл к неучёной ведьме в леса дебрянские!
— Я десять опрометкых лиц знаю. Все двенадцать только Лихослав ведал. Могу и лютым зверем обернуться, а Великим Лютом — нет. В таинствах Митры-Даждьбога все семь степеней прошёл. Его жрецы многое сохранили от пещерных волхвов, только этого превращения и они не знают.
— И знать не могут! Это женское волхвование, а оно старше мужского, как сама Лада старше всех богов, кроме Велеса. Да знаешь ли ты, что ни один мужик не узнал этой тайны за все несчитаные века с тех пор, как Мать Зверей открыла её моей праматери? Ты ведь не первый к тайне подбираешься. Знаешь ли, чем кончали те, на чей след ты ступил?
В жёлтых глазах светилась угроза. Бирюзовый лев словно готов был ожить и броситься на пришельца. Даже Мирослава, тут же отрезавшая ему путь к двери, не казалась теперь тихой и безобидной. Но Вышата не отвёл взгляда.
— Всё знаю. И ещё знаю: служишь ты Ладе, не Яге. Иначе — извёл бы тебя вместе с тайной твоей, как тех ведьм дреговицких и нурских. Скажи: можешь ли одолеть Чернобора и кодло его?
— Нет. Но и они меня не могут. За двадцать лет... — Голос её дрогнул. — Вышата, милый, зачем я забралась в это царство Чернобогово? Им, проклятым, тут сама земля помогает. Болота эти, дебри, буреломы... — Стыдясь нахлынувшей вдруг слабости, она отвернулась и резко вытерла глаза волосами.
