они наслаждались горячим и относительно безопасным душем или торчали в свежеочищенном коридоре и болтали. Кое-кто даже кивнул мне, когда я проходила мимо, а одна девочка из Дублина воскликнула:
– Ты достала кузнечный фартук, вот повезло! Хочешь меняться?
– Это для Аадхьи, девятая комната от желтой лампы, – сказала я. – Не сомневаюсь, она охотно его одолжит.
– Да, точно, я видела, что вы записались. Желаю удачи! – улыбнулась она, как будто я была абсолютно нормальным человеком.
Я отнесла узел к себе в комнату, куда вошла с осторожностью, поскольку во время очищения не забаррикадировала дверь от злыдней. Мана еще текла сквозь разделитель у меня на запястье, и я без малейших угрызений совести воспользовалась ею, чтобы наложить заклинание Разоблачающего Света. Я обошла все уголки и перевернула кровать набок. Ну конечно – в одной из больших ржавых пружин я обнаружила аккуратно угнездившийся там загадочный кокон, который обещал стать неприятным сюрпризом. Я высыпала гвозди и шурупы из стоящей на столе банки и сунула кокон в нее. Может быть, Аадхья сумеет применить его к делу, или я продам его какому-нибудь алхимику.
Я обнаружила еще некоторое количество злыдней класса грызунов на полках среди учебников, и пока я разбиралась с ними, один маленький побегунчик спрыгнул со стола, где прятался в бумагах. Прямо сейчас еда его не интересовала – он устремился к сточному отверстию в середине комнаты. Я попыталась его прихлопнуть, но он был слишком шустрый, и я промахнулась. Он нырнул между прутьями решетки, энергично виляя задом, снабженным блестящим жалом, и протиснулся внутрь, прежде чем я успела сообразить, чем в него швырнуть, чтобы не растопить кусок пола и не убить никого в коридоре. Ну ладно. Вот поэтому к концу первой четверти вся школа вновь кишит злыднями, и ничего тут не поделаешь.
С громким лязгом я устало поставила кровать на место, и тут кто-то ко мне постучал. Я тут же погасила Разоблачающий Свет: мне страшно хотелось притвориться, что я где-то в другом месте, например на Луне, но свет наверняка был виден сквозь щели, и к тому же я только что громко брякнула кроватью. Я собралась с духом, подошла к двери и приоткрыла ее, держа в голове несколько возможных фраз, из которых ни одна не пригодилась, поскольку это была всего лишь Хлоя.
– Привет. У тебя горел свет. Я узнала, что вы с Орионом спаслись, ну и решила заглянуть. Ты цела?
– Я бы сказала «да, насколько можно было ожидать», но вряд ли кто-то ожидал, что я вернусь живой. Так что, видимо, все даже еще лучше, – ответила я и, сделав глубокий вдох, заставила себя отключиться от свободно текущей маны, сняла с запястья браслет-разделитель и протянула Хлое.
Та помедлила и осторожно произнесла:
– Знаешь, если ты передумаешь насчет места в анклаве…
– Спасибо, – коротко сказала я, продолжая протягивать руку.
Она еще немного подождала и забрала браслет.
Я думала, что наша беседа окончена – мне бы этого хотелось. Хлоя, похоже, приняла душ – влажные светлые волосы были собраны двумя тонкими серебряными заколками. Она щеголяла аккуратной стрижкой – кто-то недавно для нее расстарался. На ней было легкое синее платье с пышной юбкой чуть выше колен и сандалии на ремешках – такой наряд даже девушка из анклава не рискнула бы надеть позже начала первой четверти. Хлоя, очевидно, впервые надела его только в этом году, иначе платье бы на ней висело.
А я была в самой потрепанной из своих двух футболок, которую отнюдь не украсили недавние приключения, в грязных залатанных штанах с толстым ремнем и подшитыми внизу полосками ткани, в рваных старых сандалиях, которые выменяла в среднем классе, когда обувь, в которой я поступила в школу, стала мне мала. Вначале сандалии были мне велики, но я уже и из них почти выросла. Волосы выбивались из растрепавшейся косы, которую я заплела, прежде чем отправиться в выпускной зал. Не говоря уж о том, что в последние четыре дня я не мылась, если не считать случайного душа в коридоре. Наряды меня не интересуют, и не только потому, что я не могу себе этого позволить, но рядом с Хлоей я сознавала, что выгляжу так, словно меня протащили по целому лабиринту из колючих кустов.
Но Хлоя не спешила вежливо прощаться; она стояла на пороге, крутя разделитель в руках. Я уже собиралась извиниться и завалиться спать часов на двенадцать, но тут она выпалила:
– Эль, прости.
Я ничего не ответила, поскольку не знала, за что конкретно она извиняется.
Но Хлоя продолжила:
– Знаешь… тут привыкаешь к разным вещам. И не задумываешься, насколько это правильно. Или хотя бы допустимо. – Она сглотнула. – Просто не хочешь ни о чем думать. Никто не хочет. И поделать все равно ничего нельзя. – Она взглянула на меня; ее нежное лицо и ясные глаза были полны грусти.
Я пожала плечами:
– Никто и не планировал, чтобы что-то можно было с этим поделать.
Хлоя помолчала, а потом сказала:
– Я не знаю, как быть. Но я не обязана делать жизнь хуже. Я… – Она вдруг занервничала, отводя глаза и облизывая губы; ей явно было неловко. – Я соврала. Тогда, в библиотеке. Мы… в общем, нас не так уж волновало, что ты можешь быть малефицером. Но мы хотели, чтобы нас это беспокоило, потому что ты нам не нравилась. Мы говорили, какая ты противная и грубая и как используешь Ориона, чтобы все перед тобой заискивали. Когда Орион нас познакомил, я вела себя так, будто было достаточно намекнуть, какое это счастье – беседовать со мной, и ты бы тут же перед нами распласталась. Словно я такая особенная. Но на самом деле мне просто повезло. Вот Орион – он особенный. – Хлоя издала звук, похожий на неудавшийся смешок. – И он хочет быть твоим другом, потому что ты на это не обращаешь внимания. Тебе все равно, что он особенный. Тебе все равно, что мне повезло. Ты не собираешься передо мной заискивать только потому, что я из Нью-Йорка.
– Вообще-то я ни перед кем не заискиваю, – ворчливо сказала я; мне было неловко слушать эту речь – она слишком походила на настоящее извинение.
– Ты вежлива с теми, кто вежлив с тобой, – заметила Хлоя. – С теми, кто не лицемерит. Я не желаю лицемерить. Поэтому – извини. И… я не против с тобой общаться. Если хочешь.
Ага, я прямо мечтала подружиться с богатой девочкой из анклава, чтобы регулярно вспоминать о недоступных мне благах (все они вполне ничего
