Раскрыв глаза, он увидел розовеющее небо. А приподнявшись - лес колонн, черных и тонких, в желто-розовой перспективе рассветной пустыни.
Город. Город из старинных легенд о великой пустыне Руб-эль-Хали. Ирем Многоколонный.
А там, дальше - не горы. Руины. Развалины огромных зданий.
И ряды колонн. Бесконечные, пересекающиеся. Столпы тонкие и сросшиеся телами, еще несущие портики и одиноко стоящие. Налево, среди груд разбитого кирпича, уходила целая аллея обломанных, словно гигантским мечом срезанных колонн. Ни капителей, ни портиков. Они торчали из моря песчаника и щебенки, как обломанные сваи моста. Моста откуда... и куда?..
В высоченную полукруглую арку ворот в разбитой стене втягивался караван. Верблюды степенно вышагивали, помахивая хвостами, рядом устало брели погонщики.
Аль-Мамун заорал и побежал за ними.
- Мир вам! - сбиваясь с дыхания, выкрикивал он. - Мир вам от Всевышнего, люди!
Почти добежав до ворот, Абдаллах все-таки споткнулся и упал. А когда поднял голову, в черной арке никого не было. Только свистел ветер. Поглядев на свои ладони - а не разодрал ли, странно, что не болят, аль-Мамун увидел кровь между пальцев и грязную, жестко топорщившуюся ткань рукавов. Заскорузлая кровь потемнела и стала бурой.
Подняв глаза снова, он увидел в воротах черную фигуру женщины.
Наглухо завернутая абайя трепалась под рассветным ветром, поблескивали монеты надо лбом. Наносник маски-бирги выдавался вперед, словно птичий клюв.
Прямо за спиной женщины виднелась площадь, на которой раскачивались три пальмы. Пальмы на городской площади? Проросли сквозь плиты в развалинах, не иначе...
- Мир вам от Всевышнего, почтеннейшая! - вежливо поприветствовал женщину аль-Мамун.
Когда она заговорила, Абдаллах понял, что холод, сковывавший его руки и ноги - это был не холод. Это был страх. Цепенящий, ледяной страх - теперь-то он понял, что значит это присловье. А еще у женщины не было голоса. Шепот вползал внутрь головы, куда-то в болезненную пустоту за вытаращенными глазами:
Ты пришел на похороны, Абдаллах?
Аль-Мамун дрожал на нездешнем ветру. То, что казалось ему рассветом, обернулось закатным багровым румянцем. Тени стремительно росли, удлинняясь, с гребешками песка втягиваясь ему под ноги.
Три пальмы. Три пальмы. Что-то он слышал про эти три пальмы...
- Я... п-прошу прощения... м-мои соболезнования...
Застывшие от холода губы не слушались. Под маской у женщины чернела пустота.
За спиной захихикали:
Какой вежливый... Хи-хи-хи, сестричка, он нам соболезнует, хи-хи-хи... Поможешь нам, человечек? Мы обещали нашей сестре роскошный вынос, хи-хи-хи...
Оказалось, вокруг шевелилась и глазела целая толпа - женщины в абайях, дети, мужчины в высоких белых тюрбанах, как носят северные гафир. Сквозь толпу с отсутствующим видом шла вереница белых верблюдов - розовогубых, с красными глазами.
Хи-хи-хи... помоги нам с выносом, человечек, мы женщины бедные, некому ковры перед домом развернуть, хи-хи-хи...
А следом за хихиканьем послышалось утробное собачье рычание. Крутанувшись на пятках, аль-Мамун увидел сначала гончих - черных, длинных, оскаленных.
И только потом - ее. Высокую черную фигуру женщины на собачьих длинных лапах, с изогнутыми когтями на длинных, до колен, руках. И с собачьей головой на узких темных плечах. Острые длинные уши, красные горящие глаза, сахарно-белые клыки с клейкими нитками слюны.
Манат. Госпожа Судьбы. Хозяйка Медины. И хранительница могил.
Что скажешь, Абдаллах? Поможешь нам похоронить сестру?..
Это сказала женщина у него за спиной. Хозяйка Трех Пальм. Узза, дающая плодородие.
В неприглядной пустоте темнеющего пейзажа свистел ветер.
- Посланник Всевышнего... - голос срывался на хрип, губы еле шевелились от морозного ужаса, - назвал вас ангелами чтимыми...
Клыки в пасти Манат обнажились во всю немалую длину. Богиня смеялась, неслышно, но страшно до дрожи в позвоночнике.
- Я приношу вам... извинения...
Манат запрокинула ушастую голову, гончие у ее ног завывали - от хохота?..
- И... прошу вас... оставить мою землю в покое.
Демонический смех разом стих.
Длинноухая голова приблизилась к лицу аль-Мамуна:
Наглец! Я - хранительница покоя этой земли!
И тогда он обреченно, но честно ответил:
- Больше нет. И на мне нет за это вины. Такова воля Всевышнего.
Кто ты такой, чтобы говорить за Всевышнего?
Обернувшись к шепоту Уззы, Абдаллах хриплым от страха, запинающимся голосом ответил:
- Нет силы, кроме как у Всевышнего. И Он сказал через Али про тебя и твоих сестер: "Аль-Лат, аль-Узза, Манат - только имена, которыми вы сами назвали, - вы и родители ваши. Всевышний не посылал с ними никакого знамения. Они следуют только предположениям и тому, к чему склонны души, а к ним уже пришло от Господа их руководство. Или же человеку принадлежит то, что он пожелает? А ведь Всевышнему принадлежит и последняя жизнь и первая". Я сожалею о нанесенных вам оскорблениях. Случившееся с нами в последние годы - кара за невоздержанность и неисполнение обязанностей. Но к нам уже пришло руководство от Господа. И это - не вы.
Кто же защитит Таиф? Нахль? Медину? Хайбар? Ямаму? - усмехнулась пустота под маской.
- Страж Престола, - твердо ответил аль-Мамун.
И вдруг вспомнил, зачем он здесь.
О Господь Миров! Конечно! Тарик! Страж Престола! Его-то я и потерял!
Колени затряслись, и руки враз ослабели. Тарик! Он потерял Тарика!
Почуяв его отчаяние, гончие залились торжествующим воем. Пустота под маской Уззы загустела горькой чернотой. За спиной собачьим радостным лаем залилась Манат:
Страж Престола! Страж Престола! И где же он, твой Страж Престола? Ха-ха-ха, посмотрите! Маленький человечек ищет маленького сумеречника! Ха-ха-ха!..
Отчаяние и гнев заставило Абдаллаха выпрямиться - нет уж, унижения он не потерпит! И он крикнул:
- Смейтесь сколько хотите, но и вы знаете, и я знаю: "Всевышнему принадлежит и последняя жизнь и первая. Сколько ангелов в небесах, заступничество которых ни от чего не избавит, если только не после того, как дозволит Всевышний тем, кому Он пожелает и соблаговолит!". Вот истина! Я найду его! Найду! И вы - все трое - уйдете!
И тут:
Надеешься на Его бла-аагость... - по-змеиному зашипело в уши.
Запоздало повертев головой, аль-Мамун понял - этого голоса он еще не слышал.
Пожелает, говоришь... соблаговолит... Да кто ты такой, грязная вша?
