Лицо Стоука горело дьявольской решимостью, и его властный голос раскатисто разносился по катакомбам:
— Акарэ мэ! Пэйсоу мои!..
…Слушай меня и повинуйся! Вглядись в видения, подвластные одним только мертвецам, — сквозь время и расстояние, сквозь свет дня и ночной мрак. Кто гонится за мной, кто преследует меня?
Стоук весь дрожал, стараясь сконцентрироваться как можно сильнее, пот градом тек по его бледному лицу, а паучьи руки отчаянно тряслись, но он продолжал:
— Ищи неверных, проследи их путь! Раскрой мне свои видения!
Губы барона побелели, но он, превозмогая себя, прошептал:
— Апа кай пэксэ! Эго гар хо Стокос… дэ кэкео сэ!..
…Восстань и поведай мне о них! Это я, Стоук, повелеваю тебе!
Барон трижды повторил эти слова. Рюкки, хлоки и даже бесстрашные валги в ужасе отпрянули назад.
Костлявая рука ухватилась за край саркофага, скипетр с грохотом покатился на пол. Обветшалая одежда свалилась с дряхлых плеч мумии, раздался хруст костей, вверх поднялся столб праха. Мумия сидела, вперив взор пустых глазниц в того, кто посмел потревожить ее покой. На голом черепе ее кое-где висели ошметки дряблой желтоватой кожи. И вот тонкие побуревшие губы ее разомкнулись, обнажив ряд черных кривых зубов, челюсть со скрипом опустилась, и зловещий шепот нескольких голосов, сливающихся в один, раздался под сводами склепа. Ни рюкки, ни хлоки не могли разобрать неизвестного им языка, и от этого их страх только возрастал.
— Пэго ан вилар…
…Зачем… зачем… зачем… ты вызвал меня?.. вызвал меня… вызвал меня… вызвал…
Раскатистое эхо разнеслось по склепу, и гул многих тысяч голосов, то замолкая, то усиливаясь, подобно волнам, наполнил развалины.
Стоук отвечал на том же непонятном для рюптов языке — языке настолько древнем, что теперь его помнили только ученые-чернокнижники да те, кто вопреки всяким запретам практиковал искусство «псайкхомантэа», то есть некромантии и воскрешения мертвых.
— Не пытайся уйти от ответа! Говори: кто следует за мной по пятам? Кто мои враги?
Мумия — «тон некрон» на языке некромантов, — не отводя черных пустых глазниц, глядела на барона еще несколько долгих мгновений. Наконец раздался треск костей, и со скрипом голый череп повернулся на северо-запад. И внезапно тишину прорезал целый хор голосов, разных по тону и громкости, перебивающих один другого и не согласованных друг с другом:
— Сдирать кожу… четверо… за тобой… один… сожги… три… разорви… демон…
Но Стоук знал, что нужно слушать один, самый главный, голос, тот, который звучит специально для него. И хотя это было непросто, он следовал совету своего мудрого наставника Идрала, который давным-давно посвятил его в тайны искусства псайкхомантэа: «Для мертвых время не имеет значения. Прошлое, настоящее и будущее сливается для них воедино. К тому же послание мертвеца может быть адресовано кому угодно. Поэтому, чтобы получить ответ на свой вопрос, некромант должен сконцентрироваться на том единственном голосе, который вещает именно ему. Собери всю свою энергию и волю в пучок и направь их на разрешение загадки. Так яй узнал, что мьоя судьба — сгинуть от руки эльфа. Сосредоточься, не дай ему одолеть тъебя, иначе тъой опыт закончится полным крахом и погубит тъебя».
И Стоук слушал, слушал внимательно. Среди всего этого хаоса шепчущих, бормочущих, кричащих, негодующих и молящих голосов он наконец выделил этот единственный, который должен был принадлежать мумии.
— Твои враги… крушение… гномы… рвутся сюда… два эльфа… она режет… двое малышей… осторожно — это огромный острый… копье ломается… и человек-Медведь — они разбили лагерь у самого края какого-то огромного болота… сдирай кожу… падают бревна… такого никогда не видел…
Стоук громко рассмеялся:
— Так, значит, враги мои разбили лагерь на самом краю огромного болота, а тебе это место совершенно незнакомо! Да оглядись вокруг, ты, урод безмозглый! Полюбуйся, во что превратилось твое возлюбленное королевство!
Мумия медленно, с большим трудом повернула голову направо, налево… зоркий взгляд всевидящих очей проник сквозь каменные стены вечной опочивальни и остановился на отвратительном запустении, грязной болотистой жиже, уродливых, искореженных растениях… и древние развалины огласились протяжным душераздирающим криком десятков тысяч смятенных душ, исполнившихся скорбью при виде этого хаоса. Рюкки и хлоки метнулись было к выходу, но так и застыли там, не решаясь скрыться в темноте. Здесь горели факелы, и всемогущий господин был рядом, поэтому трусливые создания предпочли остаться в склепе. Забившись в угол и дрожа всем телом, они наблюдали за происходящим.
Стоук сладострастно упивался этим криком отчаяния, хотя наслаждение от страдания мертвецов было гораздо беднее по сравнению с почти животной радостью, которую барон получал от мук живого существа.
— Довольно, — властно приказал он. — Теперь слушай мой второй вопрос: куда направляются мои враги?
И вновь раздались скорбные стенания, однако ответа не последовало.
Разгневанный Стоук уже не просто приказывал — он требовал, угрожал:
— Тон патон тон аутон хойр!..
Постепенно завывания стихли. Снова мумия повернула голову в одну и в другую сторону и наконец, заскрипев челюстями, разразилась звуками десятков тысяч голосов:
— Гюнар… Грон… Арден… долина Фьордов…
Казалось, потоку названий не будет конца, но Стоук знал: это все не то, и ждал того единственно правильного ответа, который предназначался специально для него. И вот наконец:
— На юг… на запад… восток… на корабле… в большой город… пустыню… лес… где Верховный Правитель… оракул… предсказатель… на берегу… моря Бореаль… Авагонского моря…
В наступившей внезапно тишине слышно было, как Стоук заскрежетал зубами от злости.
— Говори же, — нетерпеливо потребовал он. — Зачем им понадобилось встречаться с Верховным Правителем?
Но мумия будто онемела.
— Эго гар хо Стокос дэ калео сэ! — истерично прокричал он.
И вновь тысячи потусторонних голосов наполнили зловещее помещение.
— Я все сказал, что должен был… должен… был… Большего ты не можешь знать… знать… Теперь это не в твоей власти — и я ухожу… теперь… ухожу… теперь… — И шепот смолк уже навсегда, ибо Стоук, как он ни сходил с ума от бессильной ярости, больше уже ничего не мог поделать: магическая сила оставила его, чтобы вернуться не раньше чем через неделю-другую.
