А нашим ординарцем был назначен мой старый знакомец Кожух.
Глава 49
Невидимый лабиринт
При нашем появлении Кожух чуть не запаниковал. Не успокоили его и мои манеры доброго дядюшки. Лицезрение Госпожи во всей ее силе едва не довело беднягу до истерики, да и вид Следопыта не способствовал укреплению нервов.
Утихомирил его, как ни странно, Одноглазый, переведя разговор на Ворона и его нынешнее состояние. Это решило дело.
А у меня появился собственный повод трястись от ужаса. Через пару часов после высадки — я еще вещи не успел разобрать — Госпожа привела Шепот и Хромого, чтобы те перепроверили наши переводы.
Предполагалось, что Шепот будет проверять, все ли бумаги на месте, а Хромой — вспоминать старые деньки на случай, если мы пропустили какую-либо связь. В первые века Владычества он явно вел бурную общественную жизнь.
Потрясающе. Я и не подумал бы, что этот ошметок ненависти и уродства мог быть чем-то еще, кроме воплощения гнусности.
Гоблин присматривал за этой парочкой, пока я выходил навестить Ворона. Все остальные у него уже побывали.
Там была и она. Прислонившись к стене, она грызла ноготь и совсем не походила на ту великолепную суку, что столько лет терзала мир. Я уже говорил — ненавижу, когда враги выглядят людьми. А она была человеком. Перепуганным до смерти.
— Как он? — спросил я и, когда увидел, в каком она состоянии: — Что случилось?
— С ним все по-прежнему. О нем хорошо заботятся. Ничего такого, с чем не справится парочка чудес.
Я осмелился вопросительно поднять бровь.
— Все пути к бегству отрезаны. Я словно ухожу в подземелье — все меньше для меня открытых путей, и каждый — хуже предыдущего.
Я присел на стул, откуда обычно наблюдал за Вороном Кожух, принялся изображать лекаря. Бессмысленно — не лучше мне убедиться в этом самому?
— Наверное, очень одиноко — быть королевой мира, — пробормотал я про себя.
Тихий вздох.
— Ты слишком осмелел.
— Да ну?
— Извини. Думаю вслух. Нездоровая привычка, вызывает синяки и массивные кровотечения. Выглядит вполне здоровым. Думаешь, Хромой или Шепот нам помогут?
— Нет. Но испробовать следует все способы.
— Как насчет Боманца?
— Какого Боманца?
Я поднял глаза. Она действительно удивилась.
— Колдуна, который тебя освободил.
— Ах этот. А что насчет него? Чем может нам помочь мертвец? От своего некромана я избавилась… Или ты знаешь что-то, чего не знаю я?
Как же. Побывав перед ее Оком. Но все же…
С полминуты я спорил, не желая раскрывать крошечное свое преимущество, потом сдался.
— Гоблин и Одноглазый говорили, что Боманц здоровехонек. Он пойман Курганьем. Как Ворон, только вместе с телом.
— Как это возможно?
Неужели она не узнала об этом во время допроса? Наверное, не задавая нужных вопросов, не получишь и нужных ответов.
Я постарался припомнить все, что мы с Госпожой делали вместе. Отчеты Ворона я ей пересказывал, но самих писем она не читала. В общем-то… Оригиналы, с которых Ворон и писал свой рассказ, лежали в моей комнате. Гоблин с Одноглазым волокли их на равнину только ради того, чтобы теперь бумаги вернулись на место. Никто даже не заглядывал туда, потому что они лишь повторяли уже рассказанную историю…
— Посиди здесь, — произнес я, вставая. — Сейчас вернусь.
Когда я ворвался в комнату, Гоблин одарил меня недобрым взглядом.
— Я на секундочку, — пробормотал я. — Кое-что наклевывается.
Я порылся в ящике, где лежали раньше документы Ворона — теперь там валялась только рукопись самого Боманца, — и вылетел из комнаты. Взятые меня не заметили.
Пьянящее чувство — когда Взятые тебя не замечают. Плохо лишь, что причиной тому одно — они борются за жизнь. Как и мы.
— Вот… Вот оригинал рукописи. Я просмотрел ее только один раз, бегло, сверяя перевод Ворона. Довольно точно, хотя он слишком драматизировал, а беседы просто придумал. Но факты, характеры — это все от Боманца.
Госпожа читала с немыслимой быстротой.
— Принеси вариант Ворона.
Туда и обратно; Гоблин скривился и проворчал мне вслед: «Это у тебя называется секундочка, Костоправ?»
Сквозь вторую порцию бумаг Госпожа пронеслась в том же темпе, а дочитав, призадумалась.
— Ну? — спросил я.
— В этом кое-что есть. Вернее сказать, кое-чего нет. Два вопроса. Кто это написал? И где упомянутый его сыном камень из Весла?
— Полагаю, большую часть оригинала записал сам Боманц. А закончила его жена.
— Он писал бы от первого лица.
— Необязательно. Может, это запрещали условности тогдашней литературы. Ворон часто стыдил меня, что я слишком много отсебятины вкладываю в Анналы. Он привык к иным традициям.
— Примем это за рабочую гипотезу. Следующий вопрос. Что стало с его женой?
— Ее семья жила в Весле. Я бы на ее месте туда и вернулся.
— На месте жены человека, который меня выпустил?
— А кто об этом знал? Боманц — не настоящее имя.
Госпожа отмела мои возражения.
— Шепот нашла эти бумаги в Лордах. Одной кипой. Кроме рассказа, Боманца ничего с ними не связывает. Мне кажется, что вместе их собрали намного позже. Но бумаги — его. Где же они могли находиться между тем, как исчезли отсюда, и тем, как их нашла Шепот? Не потерялись ли какие-то документы? Нам пора посоветоваться с Шепот.
Ее королевское «нам» меня явно не включало.
Но искра разожгла пламя. Вскоре Взятые уже разлетались во все стороны. Через два дня Благодетель доставил упомянутый сыном Боманца камень, оказавшийся бесполезным. Камень присвоили стражники, приспособив его вместо ступеньки в барак.
До меня доходили отдельные слухи — южнее Весла искали путь, которым бежала из Курганья овдовевшая и ославленная Жасмин. Нелегко идти по столь старому следу, но Взятым многое доступно.
Искали и в Лордах.
На мою долю выпало сомнительное удовольствие болтаться вокруг Хромого, пока тот помечал ошибки, сделанные нами при переводе имен с ючителле и теллекурре. Оказалось, что в те времена различались не только написания, но даже алфавиты. А некоторые из упомянутых были не теллекурре или ючителле, а иноземцами, приспособившими свои имена к местному произношению. Хромой разматывал этот клубок изнутри.
И в один день Молчун подал мне знак. Он заглядывал Хромому через плечо еще старательнее меня.
Он нашел ключ.
Самообладание Душечки меня потрясает. Она довольно долго пробыла в «Синелохе» и ни разу не поддалась желанию увидеть Ворона. Каждый раз, когда произносилось это имя, в глазах Душечки проглядывала боль. Но она терпела месяц.
