Баэрд приходил домой в конце дня, иногда с ранами и свежими синяками, а однажды с полосой от удара кнута на плечах. Она знала, что если одна рота солдат перестала развлекаться с ним, то находились другие. Она слышала, что это происходит только здесь. В других местах солдаты сдерживаются, а король Играта правит осторожно, стараясь сплотить провинции против Барбадиора.
С Нижним Корте, однако, случай был особый. Они убили его сына.
Дианора видела эти следы на Баэрде, и у нее не хватало духу попросить его отказаться от ночных походов в исчезнувший город, куда его гнала неодолимая потребность. Хотя она переживала тысячи страхов и сотни смертей всякий раз, когда за ним закрывалась дверь после наступления темноты, пока не слышала снова, как открывается дверь и знакомые, долгожданные шаги на лестнице, потом на площадке, а потом он приходил к ней в спальню, чтобы заключить в свои объятия.
Это продолжалось и летом, а потом кончилось. Все кончилось, как предостерегало ее любящее сердце с того первого раза в темноте, когда она слушала пение птиц и шелест ветра в ветвях за окном.
Он вернулся домой не позднее обычного после прогулки по городу, однажды ночью, когда голубая Иларион одна плыла сквозь кружево облаков. Это была прекрасная ночь. Дианора допоздна сидела у окна, глядя на лунный свет, играющий на крышах. Однако к его приходу она уже лежала в постели, и сердце ее забилось быстрее от привычного смешанного чувства облегчения, вины и желания. Он пришел к ней в спальню.
Но не лег в постель, а опустился в кресло, в котором она раньше сидела у окна. Со странным, леденящим ощущением ужаса Дианора зажгла свечу. Села и посмотрела на него. Его лицо было очень бледным, она видела это даже при свете свечи. Она ничего не говорила. Ждала.
— Я был на берегу, — тихо сказал Баэрд. — И видел там ризелку.
Она всегда знала, что это кончится. Это должно было кончиться.
Машинально задала вопрос:
— Еще кто-нибудь ее видел?
Он покачал головой.
Они молча смотрели друг на друга. Она поразилась собственному спокойствию, ее руки, лежащие на одеяле, не дрожали. И в этой тишине до нее дошла правда, которую она, возможно, знала уже давно.
— Все равно, ты оставался здесь только ради меня, — сказала Дианора. Это было утверждение. В нем не было упрека. Он ведь видел ризелку.
Баэрд закрыл глаза.
— Ты знала?
— Да, — солгала она.
— Прости меня, — сказал он, глядя на нее. Но она понимала, что ему будет легче, если она сможет скрыть, насколько это для нее неожиданно и как ей смертельно холодно. Подарок, вероятно, последний подарок, который она ему дарит.
— Не надо просить прощения, — пробормотала она, руки ее лежали неподвижно там, где она могла их видеть. — Правда, я понимаю. — Она и правда понимала, хотя ее сердце превратилось в открытую рану, в птицу с одним крылом, мечущуюся мелкими кругами над самой землей.
— Ризелка… — начал он. И замолчал. Это было нечто огромное, пугающее, Дианора понимала. — Теперь все стало ясным, — серьезно продолжал он. — Поворот дороги, как в пророчестве. Я должен уйти. — Она увидела в его глазах любовь. И приказала себе быть сильной. Достаточно сильной, чтобы помочь ему уйти от нее. «Ох, брат мой, — подумала она, — и ты оставишь меня сейчас?»
— Я знаю, теперь твой путь ясен, Баэрд. Знаю, что ты должен идти. Это будет отмечено в линиях твоей руки. — Она с трудом глотнула. Это оказалось труднее, чем она себе представляла. — Куда ты пойдешь? — и прибавила молча, только в своем сердце: «Любовь моя».
— Я уже думал об этом, — ответил Баэрд. Теперь он сел прямо. Она видела, что он черпает силы в ее спокойствии. И цеплялась за это изо всех сил.
— Я собираюсь искать принца, — сказал он.
— Что, Алессана? Мы даже не знаем, жив ли он, — невольно воскликнула она.
— Ходят слухи, что жив, — ответил Баэрд. — Что его мать скрывается у жрецов Эанны и что принца отослали прочь. Если осталась хоть какая-то надежда, какая-то мечта вернуть Тигану, то она связана с Алессаном.
— Ему пятнадцать лет, — заметила Дианора. Не смогла удержаться. «И тебе тоже, — подумала она. — Баэрд, куда ушло наше детство?»
При свете свечи его темные глаза не были глазами мальчика.
— Не думаю, что возраст имеет значение, — сказал он. — Это будет не быстро и не просто, если это вообще можно сделать. Когда придет время, ему будет больше пятнадцати.
— И тебе тоже, — заметила Дианора.
— И тебе тоже, — эхом повторил Баэрд. — Ох, Диа, что ты будешь делать? Никто, кроме их отца, никогда не называл ее так. Как ни глупо, это имя едва не лишило ее самообладания.
Дианора покачала головой.
— Не знаю, — честно призналась она. — Присматривать за матерью. Выйду замуж. Если буду бережливой, денег еще на какое-то время хватит. — Она увидела его потрясенное лицо и постаралась его успокоить. — Тебя не должно это тревожить, Баэрд. Послушай: ты только что видел ризелку! Неужели ты будешь бороться с судьбой, до конца своих дней расчищая мусор в этом городе? Сейчас ни у кого не бывает легкого выбора, а мой будет не так труден, как у большинства других. Я даже могу, — прибавила она, с вызовом подняв голову, — попытаться придумать способ осуществить ту же мечту, что и ты.
Сейчас, оглядываясь назад, Дианора поразилась тому, что она произнесла эти слова той самой ночью. Словно она сама увидела ризелку и ее путь стал ясен одновременно с уходом от нее Баэрда.
Ей было одиноко и холодно сейчас в сейшане, но все же не так холодно и одиноко, как в ту ночь. Он не стал задерживаться, раз она согласилась его отпустить. Она встала, оделась и помогла ему сложить немного вещей. Он наотрез отказался взять серебро. Она собрала маленькую сумку с едой для его первого завтрака на заре, на долгой и одинокой дороге. В дверях, во тьме летней ночи, они без слов прильнули друг к другу. Никто из них не плакал, словно оба понимали, что время слез миновало.
— Если богини и бог благосклонны к нам, — сказал Баэрд, — мы наверняка снова встретимся. Я буду думать о тебе каждый день, всю жизнь. Я люблю тебя, Дианора.
— А я тебя, — ответила она ему. — Думаю, ты знаешь, как сильно. Пусть Эанна освещает твой путь и приведет тебя домой. — Вот и все, что она сказала. Больше ничего не пришло в голову.
После того как он ушел, она сидела в гостиной, завернувшись в старую материнскую шаль, и невидящими глазами смотрела на пепел вчерашнего огня, пока не взошло солнце.
К тому времени она уже решила, что будет делать.
Решение, которое привело ее сюда, спустя все эти годы, в эту одинокую постель в ночь Поста, отданную призракам, когда ей не следовало оставаться в одиночестве. Наедине со всеми воспоминаниями, с пробуждением, которое они вызвали, и пониманием того, во что она позволила себе превратиться на острове. Здесь, при дворе Брандина. Здесь, с Брандином.
