Почему никогда раньше он не замечал этой красоты?
— Эх, Совершенный, Совершенный… Что же мне теперь с тобой делать?
Низкий голос Брэшена звучал очень тихо. Даже тише, чем шепот дождя, умывавшего корабельные палубы. И в голосе капитана совсем не было гнева, только печаль. Совершенный ничего ему не ответил. С тех самых пор, как Брэшен приказал никому с ним не разговаривать, носовое изваяние намертво замолчало и не проронило ни единого слова. Даже когда однажды ночью на бак тайком явился Лавой и попробовал разговорить, рассмешить Совершенного, тот не нарушил молчания. Старпом, помнится, от шуток перешел к жалости и сочувствию, и молчать сразу сделалось труднее, но Совершенный все-таки справился. Он сказал себе: если Лавой вправду думал, что Брэшен незаслуженно обидел его, ему следовало бы что-нибудь предпринять по этому поводу. Доказать делом, что он не был на стороне капитана. А без этого — что толку в словах?
Брэшен стиснул озябшими пальцами поручни и наклонился вперед. Совершенный чуть не вздрогнул, без труда, уловив, насколько несчастен был сейчас его капитан. Брэшен не являлся членом его семьи, поэтому корабль не мог по-настоящему читать в его душе. Но в моменты вроде теперешнего, когда Брэшен непосредственно касался его диводрева, наступало почти полное единение. Почти.
— Не так я представлял себе все это, кораблик, — тихо продолжал Брэшен. — Быть капитаном живого корабля… Хочешь, расскажу, что мне рисовалось в мечтах? Я ведь думал, что ты поможешь мне как следует поверить в себя, сделаться настоящим. Перестать быть бродягой моряком без имени и положения — позором своей семьи, навсегда потерявшим место под солнцем Удачного. Я думал, что меня начнут называть капитаном Треллом с корабля «Совершенный». Красиво звучит, верно? Я рассчитывал, что мы с тобой оба поможем друг дружке искупить прежние прегрешения. Я воочию видел, как мы с победой возвращаемся в порт: я распоряжаюсь спаянной, отлично выученной командой, а ты гордо паришь над волнами, как белокрылая чайка. А люди смотрят на нас с берега и говорят: «Вот идет красавец корабль, да и капитан на нем, похоже, дело свое знает!» А наши семьи… те самые, что выбросили как мусор и меня и тебя… они тоже смотрят на нас и задаются вопросом, чего ради совершили такой глупый поступок. — Брэшен невесело усмехнулся, хороня несбывшиеся мечты. — Правда, — продолжал он, — чтобы мой папаша принял меня обратно — такого я себе ни в трезвом, ни в пьяном виде ни разу представить не мог. Скорее этот океан пересохнет, чем кто-нибудь из моей семейки меня встретит ласковым словом. Видно, так мне и вековать одиночкой, Совершенный. И торчать в старости где-нибудь на чужом берегу этаким заброшенным кораблем. Когда я, дурак, думал, что судьба все-таки подкидывает нам с тобой шанс, я себе говорил: а чего ты хотел, жизнь капитана всегда одинока. И потом, поди найди женщину, которая согласится терпеть меня хотя бы полгода. Я еще утешался: ладно, мол, у меня не будет ни жены, ни подруги, зато я буду обладать живым кораблем! Ты да я — кто еще нам нужен? Я на всем серьезе воображал, что тебе будет со мной хорошо. Я представлял себе, как когда-нибудь лягу на твою палубу, и больше не встану, и усну навсегда, зная, что некоторая часть моего существа навеки пребудет с тобой. Стало быть, думал я, все будет не зря и недаром! И вот посмотри, чем у нас с тобой кончилось? Я допустил, что ты опять убил человека. Мы полным ходом движемся в кишащие пиратами воды — с командой, которая чуть что начинает путаться друг у дружки под ногами. Любой мой план рушится чуть ли не прежде, чем я его успеваю родить. Я даже не знаю, как мне молиться, чтобы хоть кто-нибудь уцелел. А Делипай становится ближе с каждой волной. И опереться мне не на кого. Таким одиноким я себя еще никогда в жизни не чувствовал.
Слушая его, Совершенный долго колебался, раскрывать рот или нет. И все-таки желание запустить Брэшену еще одну колючку под шкуру оказалось сильнее всего.
— Да еще и Альтия на тебя рассвирепела, — сообщил он капитану. — Меня от нее аж то в жар, то в холод бросает!
Он очень надеялся, что Брэшена разгневают эти слова. Тогда он знал бы, чем ответить. Это куда проще, чем иметь дело с бездонной печалью вроде той, которую излучал капитан. Когда собеседник злится и топает ногами, достаточно лишь орать в ответ громче, чем орут на тебя.
Сейчас же кончилось тем, что ему самому пришлось содрогнуться, ощутив, как жутко съежилось у Брэшена сердце.
— И это тоже, — согласился капитан еле слышно. — Она со мной совсем разговаривать перестала. А я в толк не могу взять, за что?
— Не то чтобы перестала, — зло возразил Совершенный. Это только он умел мрачно молчать сутками и неделями. Больше ни у кого так не получалось, как у него.
— Ну да, конечно, — усмехнулся Брэшен. — «Да, кэп» и «нет, кэп». Вот и все, что я последнее время от нее слышу. И глаза — холодные, как мокрая галька на берегу. А я не могу до нее достучаться! — Это были слова, которые, как отлично понимал Совершенный, Брэшен удержал бы в себе, если бы мог. — Она так мне нужна! Хоть один человек в команде, о котором я мог бы сказать: вот уж кто мне нипочем нож в спину не воткнет. А она смотрит то мимо меня, то куда-то сквозь, как будто я стал для нее пустым местом. На остальных мне плевать, но она… И я так хочу, чтобы…
Брэшен умолк, так и не договорив.
— А ты шваркни ее на койку да трахни, — посоветовал Совершенный. — Небось сразу начнет тебя замечать.
Он очень надеялся, что Брэшен хоть тут сорвется и заорет. Однако никакого взрыва ярости и негодования так и не последовало — лишь молчаливая волна полнейшего отвращения.
— И где только ты такого набрался? — по-прежнему негромко спросил наконец капитан. — Я же знаю твою семью, Ладлаков. Что верно, то верно, люди они крутые. Прижимистые насчет денег и в сделках безжалостные. Но зато прямые и справедливые. И никаких убийц и насильников среди них отродясь не водилось. Откуда же такое в тебе?
— А ты не думал, что Ладлаки, которых довелось знать мне, были вовсе не чистоплюями? Я видел сполна убийств и насилий, Брэшен. И происходило это прямо на моей палубе, ровно там, где ты сейчас стоишь!
Вполне возможно также, что я не просто существо, вылепленное Ладлаками по своему образу и подобию, но нечто гораздо, гораздо большее. Что, если у меня были тело и душа много раньше, чем самый первый Ладлак взялся за мой штурвал?
Брэшен ответил не сразу. Дождь усиливался, дело явно шло к шторму. Вот порыв ветра ударил в мокрые паруса Совершенного, заставив корабль дать заметный крен. Впрочем, и штурвальный, и сам корабль тотчас выправились. Совершенный лишь ощутил, как Брэшен плотнее обхватил ладонями поручни.
— Боишься меня? — поинтересовался корабль.
— Приходится, — просто ответил Брэшен. — Было время, когда я думал, что мы с тобой друзья. Мне даже казалось, будто я неплохо тебя изучил. То есть я слышал, конечно, все пересуды на твой счет, но я себе говорил: должно быть, это злая судьба его до такой крайности довела. Но когда ты убил того человека, Совершенный… когда я своими глазами увидел, как ты из него душу вытряхиваешь… Знаешь, что-то умерло в сердце. Так что — да, я тебя боюсь. — И добавил: — И что в этом для нас обоих хорошего?
Он отнял руки от фальшборта и повернулся идти. Совершенный облизнул губы. Ливень, сопровождавший зимнюю бурю, потоками стекал по его изрубленному лицу. Брэшен, тот, наверное, вымок насквозь. Так, как способны намокать только смертные. Совершенный лихорадочно искал какие-то слова, которые заставили бы капитана вернуться и постоять с ним еще. Ему вдруг предельно опостылело одиночество, он больше не хотел в одиночку — вслепую — пробиваться сквозь этот шторм, уповая лишь на рулевого, который, между прочим, думал о нем не иначе как об «этом растреклятом корыте».
— Брэшен! — вырвалось у него.
Капитан остановился. Потом прошел назад по вздымающейся и ныряющей палубе и снова остановился подле него.
— Я здесь, Совершенный.
— Ты сам знаешь — я не могу твердо пообещать, что больше никого не прикончу, — торопливо заговорил корабль. Почему-то ему жгуче хотелось оправдаться. — Тебе самому может понадобиться, чтобы я… ну… А если я поклянусь, я буду как бы связан клятвой, ну и…
— Я знаю, — сказал Брэшен. — И я уже думал, о чем мне следовало бы тебя попросить. Не о том, чтобы ты убивал. Просто чтобы ты слушался моих приказаний. Всегда. Невзирая на обстоятельства. Но я знаю тебя. И понимаю, что ты мне никогда этого не пообещаешь. — Капитан тяжело вздохнул и докончил: — Поэтому я и не прошу тебя ни в чем клясться. Мне не хотелось бы вынуждать тебя лгать.
Совершенному вдруг стало жаль Брэшена. Он сам терпеть не мог, когда его настроение так резко менялось, но что он мог с этим поделать? Поддавшись внезапному чувству, он брякнул:
