Солдат оживился, даже стал более плотным и похожим на живого человека. Церемонно поблагодарив Рода Вааловича «за оказанную честь и доверие», призрак вытащил из кармана кисет с махоркой, сделал вид, что трубкой о коленку щелкнул и стал свежим табачком ее набивать.
– И что? Пошел народ лечиться? – умирая от любопытства, поторопила Василиса примолкшего второго рассказчика.
– А чего ж не пойти? Пошел. Первый день мало кто заглянул, а на второй валом повалили: кто с ревматизмом, кто с радикулитом, кто с глазами слепыми, кто с ушами глухими. Леший всех лечит, а главное – вылечивает. Да и как не вылечить, коли ему по законам самой природы великая целительская сила положена? Да только на третий день с утреца постучались в двери не больные, а эти… ох, точно не вспомню, девица, тебе виднее, кто у вас, у людей городских, за законностью следит, да только обвинили деда нашего в ста грехах: не было, дескать, бумажек у него нужных, чтобы лечением людей заниматься, да дома со специальным оборудованием не было, да и еще многого чего не было.
– Лицензии не было, в качестве юридического лица или предпринимателя он не регистрировался, и я представляю, сколько разрешений от различных инстанций нужно получить, чтобы частной врачебной практикой заняться. Мать одной моей приятельницы хотела врачебный кабинет открыть (окулист она, причем – высокой квалификации), но так и перехотела, – заметила Василиса.
– Про лисенцию точно говорили, уж не ведаю, что такое лисенция, – согласился фантомный солдат, – да только штрафов нашему деду на огромную сумму выписали. А с чего платить эти штрафы? Не с чего? Тогда ваши законники покумекали и решили, что раз денег с нищего не взять, то пусть под арестом годик посидит. Сварганили дело о причинении вреда здоровью людей (какой вред может быть от лешего?!) и посадили в одиночную камеру.
– И что – так и сидел целый год?! Туда-сюда из школы в тюрьму мотался? – ахнула Василиса. – Он же только добро людям делал!
– Добро добром, а закон законом, как говорил один из тех, что показания против деда нашего в суде давал, – хмыкнул фантом. – За лешего не переживай, его герр директор в первую же ночь навестил, да обратно в родной лес увел, а в камере знатного голема оставил: кусок простой глины, но от деда нашего только знаток отличить сможет. Ну, где уж у городских такие знатоки! Так этого голема весь год и кормили, и на работы принудительные гоняли. А голему что? Он хоть целую гору по камешкам разберет и даже не запыхается. Голем – он и в Африке голем. Одно отличие – голем немой был и глупый, как… да как все големы, сама понимаешь, но законники ваши и этого простейшего факта верно оценить не смогли, решили, что дед от горя ума и речи лишился. М-да… но это еще не конец истории!
– А дальше что было?
– В день освобождения лешего обратно в камеру вернули, так что вышел он свободу, как говорится, с чистой совестью. И опять за свое: «Я теперь ученый, – говорит, – буду лисенцию получать и людей лечить». Вернулся в домик свой, а там…! Куча предписаний о сносе незаконного строения, опять штрафы и прочая, и прочая. И два паренька стоят, улыбаются. «Мы, – говорят, – вам помогать будем: все разрешения вмиг получим, ремонтик в вашем домике сделаем и все чин-чинарем оформим, комар носа не подточит. Подпишите с нами эксклюзивное соглашение на предоставление врачебных услуг». Дед наш обрадовался – единомышленники нашлись, сейчас помогут все уладить! Подписал кучу бумажек, стал ждать, когда можно будет по закону людей лечить. Пареньки и впрямь все оформили быстро, сами провели «рекламную компанию», как это по-вашему называется, и народ пошел. Не таким валом, как прежде, а понемногу и всё люди солидные. Леший радуется, лечит. Через месяц пошел в выходной день по рынку прогуляться, а там калек много и несколько женщин с коробками – на лечение детей пожертвования собирают. А на коробках тех написано, что поведут этих детей к нему, лешему, лечиться. Дед наш осерчал даже, к женщинам подошел и говорит сердито: «Зачем народ обманываете?! Я бесплатно всех лечу!» А те в ответ: «Да как же бесплатно, коли деньги огромные все вам платят? Да и тарифы все на сайте таком-то и таком-то написаны!» Одним словом, разговорился дед с народом и осерчал еще больше: его «единомышленники» оказались ловкими дельцами и хорошо наживались на его бескорыстии. «Ведите к вашим детям – вылечу!» – велел дед и пошел к тем женщинам.
– И что?! – подпрыгивала от нетерпения Василиса.
– Вылечил. А дома его опять ваши законники ждали, да два паренька тех ловких. «Ты нарушил наш эксклюзивный договор! – кричат. – Причинил нам убытков на немыслимую сумму! Ты не имеешь права лечить посторонних пациентов, это в договоре прописано! Да ты знаешь, как мы тебя к ногтю прижмем? Знаешь, кто наши родители?!» В общем, опять пошел наш дед под суд. Герр директор тогда сказал: «Все, Михалыч, больше в город не отпущу, тебе и в школе пациентов хватит. Давай-ка тут заканчивать всё раз и навсегда».
– А почему просто сбежать не помог? – спросила Василиса.
– Зачем сбегать? Похоронили, чтобы вопросов ни у кого уже не было, – пожал плечами фантом.
– А как вам живого человека похоронить-то дали? Ведь свидетельство о смерти врачи подписать должны были.
– Знамо как – обыкновенно: василиск наш взглянул на него как следует. А взгляд василиска на нечисть действует не так, как на людей, он приводит только к впадению в короткий летаргический сон, неотличимый от смерти для неискушенного взгляда ваших медиков. Петр Аверьянович вызвал скорую, та констатировала смерть. Герр директор приехал в город с нашими учителями и заявил, что бывшего своего работника похоронит сам. Дальше не знаю, что было, – меня герр директор отправил за вами следить, неугомонная вы наша Василиса Алексеевна.
Василиса покраснела, покаялась, обещала впредь не бузить.
– А ничего особенного и не было, – сказал Род Ваалович. – Лесьяра Михайловича в гроб погрузили, заколотили и увезли в родное село, якобы – на кладбище, хоронить. И тут лешему аж дважды повезло.
– В чём повезло? – удивилась Василиса.
– В том, что единственный патологоанатом города был в отпуске и в том, что отпевать покойников по современным законам необязательно. Ох, как наш дед покрутился бы в гробу при церковном отпевании-то!
Поежившись при словах про патологоанатома, Василиса полюбопытствовала:
– Лешему не нравится церковь?
– Само собой, не нравится. Какой нечисти она понравится? Не смертельно, конечно, но приятного мало. Что, Василиса Алексеевна, не решили еще сбежать от нас?
– Не решила, – улыбнулась Василиса.
– Это хорошо, не хотелось бы выслушивать вопли Твердолобого о «выживании» из села молодого специалиста, «срыве» федеральных программ и прочем. Полагаю, теперь сотрудники школы смогут с огромным облегчением обходиться БЕЗ дверей, а директор снимет сигналку, все время пищавшую «Двери!» Очень уж она всем надоела.
– Честно признаться, она мало кому помогала, – весело отозвалась Василиса, – я успела привыкнуть к телам, частично торчащим из стен, потолка и пола. Только входные двери в школу не убирайте, пожалуйста, – не хотелось бы ходить на работу с лестницей и попадать в кабинет через окно.
Ей обещали входную дверь оставить, посоветовали быстрей полюбить собак, поскольку не ограниченные больше приказом директора о маскировке, ее ученики могут частенько превращаться в крупных щенков и не только. Самым рьяным уговорщиком был Ян Вольфович, и Всемила Ламиевна с Дарьей Моревной посмеивались:
– Присмотрись, как омолодился наш волчок, Василиса! При прежнем молодом специалисте седую бороду отпустить успел, а сейчас – глянь-ка, какой юнец!
– Не спеши выбирать, девонька, – внесла свою лепта Яга Лешевна, – погоди до ночи вторника – выбор бо-о-ольшой будет, авось, кто еще приглянется.
Ян хмурился, остальные улыбались. Ворон сетовал, что ежегодный праздник без него пройдет – вампиру раз в двести лет следует в глубоком сне в родной земле пару-тройку лет пролежать, силы набраться, вот и отправляли его в Карпаты на заслуженный длительный отдых. В обстановке всеобщего благодушия и веселья, Василиса спрашивала и про домовых, про отсутствие фонарей на улицах.
