Но в целом понятно. Урфин вляпался. Совет разозлился. Проект пришлось убрать, чтобы не развязать ненароком гражданскую войну. И Кайя мучится совестью сразу по нескольким причинам. Этак они мне мужа до суицида доведут. Но кое-что осталось невыясненным.
– Те шрамы у него – это последствия… приключения?
– Как вы их…
Опа. Снова на «вы»? И боль меня оглушает. Ненадолго, но хватает, чтобы прочувствовать. Я вцепляюсь в руку Кайя и дергаю, приказывая:
– Садись.
Послушный какой…
– Когда я в себя пришла, то увидела. Он пол мыл. – Я глажу ладонь, пытаясь сказать, что все хорошо. Я ведь тоже Бэтмен и могу внушать. Пусть бы внушить ему немного спокойствия. – Все хорошо.
– Все плохо, Иза. Вы…
– Ты.
– Ты, – повторяет Кайя, – все равно ведь узнаешь.
Постараюсь во всяком случае.
– Это я сделал.
Что? Мне показалось, что я ослышалась. Нет, не ослышалась. Во взгляде Кайя – смертная тоска, и руки мертвеют, он точно закрывается от меня.
– Погибли многие. Совет потребовал наказания. По закону. Он был виноват. Он сам признался, что виноват и… и не сожалеет ничуть. Отвечать хотел… они бы обрадовались поводу. Уже ничего нельзя было исправить. Только не сделать еще хуже.
Суки. Что тут еще сказать.
– Я и поступил. По закону. Выпорол его. Как раба, понимаешь?
Самолюбие пострадало, так сказала Ингрид? И спина тоже. Но голова ведь цела.
– А потом к рабам и отправил. – Это признание делается уже почти шепотом. – Теперь, что бы я ни сделал, на него никто иначе, чем на раба, не взглянет. Никогда.
И я получаю замечательную возможность убедиться, что мои способности – это скорее минус, чем плюс. То, что творится в душе Кайя, – не описать словами. Там такой затяжной личный ад, который мне не закрыть. Света не хватит. И я делаю то, что кажется мне разумным: забираюсь на колени и обнимаю Кайя. Мы просто сидим, но его боль постепенно отползает.
«Все хорошо…» – Я не произношу вслух ни слова, но он слышит. И, наверное, в этом все-таки что-то есть. Кому, в конце концов, нужны гнутые подковы?
Ну или булавки.
Это ненормально, если женщина читает. Скоро у нее возникнут идеи, и она начнет думать…{52}
Опасные приметы, или О том, как не ошибиться при выборе жены
Когда-то море, запертое в узком проливе, билось о стены тюрьмы. Соленые пальцы его гладили камни, выдавливая в скалах проходы самых удивительных форм. Затем море выбралось на свободу, а пещеры остались. Они уже не были частью замка, хотя замок начался именно от них.
Колонны-сталагмиты, для прочности оплетенные металлической сеткой, поддерживали неровный потолок. Пол поднимался, изредка выкатывая горбы известняковых булыжников. А стены меняли цвет от зеленого к насыщенному алому, вплетая редкие косы драгоценных жил.
Камин сделать не вышло, но Урфина вполне устраивал и открытый очаг. Сейчас огонь горел ярко и кованая решетка раскалялась равномерно. Рядом на столике лежала дохлая ворона с клювом, выкрашенным охрой. Урфин выпотрошил тушку и аккуратно набил ее опилками и травами, поместив внутрь три амулета.
– А это всегда так мерзко? – поинтересовался Магнус, до сего момента он сидел тихо, внимательно наблюдая за происходящим.
– Почти всегда.
Урфин еще раз прочитал строки заученного наизусть заклятия. Произносить следовало на выдохе, медленно, с паузами в строго оговоренных местах.
На этот раз должно получиться, он все сделал верно.
Раскрыв клюв, Урфин вложил прядь волос и полоску кожи, срезанную с Мэл. Вряд ли говорун проживет долго. Но пара минут у дяди будет.
Магнус многое успевал за пару минут.
Ворону Урфин разложил на решетке и, глубоко вдохнув, заговорил:
– Мээллаал…
Сила хлынула потоком. В пламя. Побелев, оно взвилось до потолка, где молчаливым свидетельством прежних экспериментов чернело пятно идеально круглой формы.
Нельзя думать о неудаче.
Надо сосредоточиться на заклинании.
– …атаан…
Дыхания хватило. Силы тоже. Но купол пламени вдруг сломался, рухнув на решетку. И ворона, и металл превратились в пепел.
Секунда ушла на то, чтобы осознать очередной провал. И Урфин пинком опрокинул жаровню. Угли рассыпались. Запах благовоний, резкий, насыщенный, какой и должен был быть, стал невыносим. Почему снова не вышло? Пропорции соблюдены. Травы взяты верно. Урфин сам их собирал, сушил, растирал в порошок, вываривал или вымачивал… он настолько точно воспроизвел рисунки амулетов, насколько это вообще возможно. И не сбился, читая заклинание.
– Сядь, – велел Магнус.
Причина не в травах и не в заклинаниях, но исключительно в его, Урфина, неспособности контролировать силу. Он снова себя досуха вычерпал.
Уже похмелье накатывало. А к вечеру и того хуже станет.
После перехода силы остались крупицы. И те бесполезны.
– Вот ответь, мальчик мой, как долго ты собираешься себя мучить? Дело, конечно, твое, но… – Дядя наполнил бокал водой и подал. Не взять было нельзя. Но пальцы не слушались, стакан пришлось зажимать между ладоней, и вода пролилась.
– Отрезанную руку назад не пришьешь?
– Пришить ты уже пришил. Но вот твоей рукой она уже не станет.
Дядя был прав, но он не понимал, каково это – чувствовать в себе огромную силу, зная, что никогда не сумеешь ею воспользоваться. Открыть двери. Выйти за пределы листа – это возможно.
Вызвать ураган – вполне.
Наслать чуму… о ней лучше бы не вспоминать. Но вышло же. А простейшего говоруна сотворить – это уже никак. Или все-таки как? Ведь кое-что удается. Криво, косо, но действенно.
И если очень сильно постараться…
– Урфин, магом тебе не стать. Даже если ты перечитаешь все книги из библиотеки Хаота, выучишь все их заклинания, магом тебе не стать. Ты же понимаешь это. Ты не идиот. Прими как данность. И успокойся наконец. Сядь, я сказал!
Дядя редко повышал голос, и Урфин подчинился.
– Пей. Медленно и маленькими глотками.
Стекло стучало о зубы, а вода была холодной и горькой.
– Ты сильнее большинства хаотцев. А можешь меньше, чем любой из них. И этого не изменить. Но пока ты носишься с этой своей недоспособностью, ты забываешь о других. Нормальных. У тебя острый ум и хорошая память.
– Разве этого достаточно?
Как ни странно, но полегчало. Дядя умел бить так, что в голове прояснялось, но обида на судьбу не уходила. Ведь Урфин мог бы стать не просто магом. Ему говорили, что редко у кого встречается такой яркий дар. И такой бессмысленный теперь.
