Говоря это, он постарался отогнать прочь досаду. Все эти долгие месяцы он не мог спокойно думать о Дивнице-Горлинке, не мог ей простить ухода Милавы в Верхнее Небо, хотя сама Горлинка мало в чем была виновата. Она так же не хотела отдавать свои лебединые крылья, как Милава не хотела их принимать. Огнеяр всеми силами пытался изгнать из души досаду – ему предстояло небывалое дело, и идти на него требовалось с чистым сердцем. Он вспоминал Милаву, каждую встречу с ней, каждый ее взгляд и каждое слово. И особенно те, последние, которые она кричала ему зимой на поляне перед Еловиной избушкой: «Вернись, я же люблю тебя!» Ее любовь сейчас была важнее всего. Только любовь, если она сохранила ее в Верхнем Небе, могла помочь им обоим и всей земле дебричей.
Неподалеку от займища Огнеяр и Тополь, привязав в укромном месте коней, разделились: дальше у каждого была своя дорога. От берега реки до их слуха долетали песни, смех, веселые крики. Вешничам и Моховикам не страшна была засуха, не было причин печалиться и тревожиться о будущем. Благосклонность богов пребывала с ними, и они радостно чествовали Ладу и Ярилу, новые женихи приглядывали новых невест. Жизнь человеческого рода шла по установленному богами порядку, а неизбежные горести, болезни и сама смерть были забыты и бессильны в этот велик-день молодости и радости.
Тополь вышел на берег, где на луговине перед березняком горели костры и кружились хороводы. В прозрачной полутьме вертелись стройные девичьи фигуры, от каждой веяло цветами, в каждую вселился дух прекрасной богини Лады. Оглядывая пестрые стайки, Тополь искал одну – Березку. Все эти долгие месяцы он вспоминал о ней. Если бы не пришлось им так поспешно уезжать прошлой осенью от Моховиков, если была бы какая-то возможность помириться с этим родом, то он просил бы ее в жены. Но вместе с Огнеяром Моховики прокляли и всех его кметей, в каждом видели нечисть. А Тополь не мог забыть смелую сероглазую красавицу, ему досадно, почти страшно было думать, что она за это время вышла замуж. Наверно, вышла – такой красавице в девках долго сидеть не дадут. Но все же, может быть… Она говорила, что любит его и будет ждать – может быть, это все же были не пустые слова?
Он обходил один хоровод за другим, его толкали на бегу, звали в круг, девушки со смехом надевали ему на голову душистые потрепанные венки. В сумерках и суете его никто не узнал, да никто и не приглядывался – в эти ночи все окрестные роды смешивались в один. А Березки нигде не было. Все-таки она вышла замуж – теперь ее надо искать не в девичьих, а только в общих хороводах. А зачем там-то искать?
Почти отчаявшись, Тополь решился-таки спросить.
– А где Березка? – окликнул он нескольких девушек, лица которых показались ему смутно знакомы – вроде видел у Моховиков.
– Да где ей быть – дома, дитя нянчит! – откликнулась одна из девушек, не разглядев в темноте, кто спросил.
– Да зачем она тебе? – крикнула другая. – Мы разве хуже? И без приданого! Поди, поди к ней, коли давно ухватом по лбу не получал!
Смеясь, девушки убежали к берегу, а Тополь сел на траву и сжал голову руками. Услышав про дитя, он сперва подумал, что Березка вышла замуж. Но раз она все-таки может пойти на игрища – значит, нет. И при чем был бы ухват по лбу? У бабы муж есть, ей ухват не нужен.
Рывком поднявшись, Тополь пошел к займищу, потом побежал, как олень, стремясь скорее узнать правду. Если так… У него дух захватывало от мысли, что у него, быть может, есть ребенок. Ведь сказала ему вещая женщина с Макошиной горы: в чужом дому он своего добра не знает! Вот оно, его добро!
Ворота займища были раскрыты, двор пуст. Во всех избах было тихо – дома остались только старики да малые дети. Неслышно пройдя по двору, Тополь приблизился к знакомой избе – здесь жила семья Березки. Возле отволоченного окошка он замер и прислушался.
Ласточки спят
Все по гнездышкам,
Куницы спят
Все по норочкам,
Серы волки спят,
Где им вздумается, —
раздавалось из избы тихое размеренное пение, слышалось поскрипывание люльки. Это был голос Березки, немного изменившийся, ставший более глубоким, полным чего-то нового – заботы, печали, любви. Тополь прислонился лбом к жесткому краю венца. Она не уехала в другой род, значит, она не замужем. И ребенок ее – это его ребенок.
Тополь ступил на крыльцо, ступенька тихо скрипнула. Дверь была приоткрыта, он потянул ее и шагнул через порог в избу. Было почти темно, но он ясно увидел знакомый стройный стан в белой рубахе возле колыбели. На плече Березки лежала коса, только без девичьего венца – уже не пристало.
– Кто там? – шепотом спросила она. – Ты, брате? Уже нагулялся? Не топай, медведь.
– Долго же я гулял, – шепотом ответил Тополь, и не потому, что боялся разбудить ребенка, а потому, что перехватило горло. – Да вот пришел наконец. Не забыла?
Березка вскочила на ноги и тихо ахнула, прижала ладонь ко рту. По первому звуку голоса она узнала его, разглядела знакомое в темной фигуре у порога. Все эти полтора года она ждала, что он вернется, не хотела идти замуж, хотя взять ее и с ребенком было немало охотников. Ведь не чей-нибудь ребенок – кметя княжеского, мальчишка крепкий, быстро вырастет, сильным будет. Но Березка не хотела другого мужа, и родня ее не неволила. И девку сохранить, и мальчишку получить – чего лучше? А Березка упрямо ждала, каждый вещий срок гадала о нем, сначала у Еловы, потом у Горлинки, и обе вещие женщины обещали ей – он вернется.
– Это ты? – Березка сначала нерешительно шагнула, а потом метнулась к нему, схватила за плечи, словно не веря. – Ты?
– Я! – Тополь обнял ее, провел рукой по непокрытой голове девушки. – А ты что же думала – я тебя забуду?
– Нет, – горячо шептала Березка, и радость сбывшихся ожиданий бурлила в ней, как река. – Я знала, что ты придешь. У меня сын ведь! Твой сын! Уже скоро год ему! В прошлый липень родился.
– А назвала как?
– Ясень. У Тополя и Березы кому еще быть?
Так Тополь узнал, какое добро он оставил в чужом доме. Он только не знал, что внезапным стремлением увидеть Березку, вытащившим его из Чуробора, он был обязан берегине, взявшей под покровительство роды Вешничей и Моховиков.
Едва дождавшись возвращения Березкиной родни, Тополь расплатился за нее и ребенка серебром и увез их в Чуробор, обзаведясь сразу и женой, и сыном всем на зависть. Он был просто человек, ему не нужно было ни княжны, ни берегини. Еще по дороге Тополь не раз вспомнил Огнеяра и пожалел, что его друг и вожак не может идти такой же простой земной дорогой. Его дорога, пролегшая между Верхним Небом и Подземной Тьмой, была неизмеримо труднее.
Все время сумерек Огнеяр просидел на берегу Белезени, обняв колени и положив рядом с собой туго свернутую Макошину пелену. Он не знал, что эта круглая прибрежная полянка, усыпанная мягким песком и омываемая светлой волной, служит берегиням для их плясок и игр, что на ветвях этой толстой дуплистой ивы они качаются, полощут в воде белые ноги и волнистые длинные косы. Огнеяр ничего не знал и ни о чем сейчас не мог думать. Не в пример прошлым годам, он был оглушен бурными потоками звуков, запахов, иных чувств и ощущений, недоступных людям и потому не имеющих названия в человеческом языке. Его обострившееся чутье Сильного Зверя различало пение растущей травы, движение корней, ток облаков в невидимом небе. Сама Мать-Земля дышала полной грудью в эту теплую ночь, начинающую короткий, но неповторимый по волшебной животворящей силе месяц кресень. И звенели где-то далеко чистые, как роса, голоса дочерей Дажьбога, спустившихся в земной мир, и весь лес, вода, трава, птицы, рыбы, весь живой многообразный мир ликованием встречал прекрасных дочерей Отца Света.
