— Вот, прочти, — в руках у нее вчерашняя вечерняя газета, — бедная девочка…
…— Ты правда можешь сделать так, чтобы все забыли? — спросила Элис.
— Да.
— Я хочу забыть, Крылатый.
— Извини, — он покачал головой, — вот с тобой ничего не выйдет. На самом деле, ты хочешь помнить, а я не могу заставлять тебя.
— Тогда пусть забудут другие, все, даже… его родители. Сможешь?
— Конечно. Но потом мне нужно будет отдохнуть. Куда тебя отвести? В отель, в Ауфбе, или, если хочешь — в Срединный мир?
— В Сибирь, и Африку, и Индию, и даже на Луну, если я пожелаю, да?
— На Луне довольно холодно…
Элис фыркнула.
— А на Солнце, mon prince?
— Там тепло.
— Тогда я хочу на Солнце!
…— Что такое? — Курт взял у матери газету. — Что-то случилось с Элис?
— Курт, я не знаю, — Варвара Степановна тяжело вздохнула, — вчера ночью к ней в дом пришел этот Драхен. И увел ее. Не сказал зачем, не сказал куда. Я ждала до утра, потом вернулась домой, не отхожу от телефона, но Элис так и не позвонила.
— А в газете что?
— Да телефоны же, — Варвара Степановна показала Курту обведенные карандашом номера. — “Adlon Kempinski” — отель, где всегда останавливаются Ластхоп, бывая в Берлине. Но там не дают справок о VIP-персонах, так что…
— Мама, — произнес Курт.
Прерванная на полуслове, Варвара Степановна посмотрела на него с беспомощным недоумением.
— Мама, — повторил Курт, добавив в голос укоризны, — я, конечно, могу и сам, но мы же не в игрушки играем, речь ведь идет об Элис.
— Я знаю, что она в отеле, — признала Варвара Степановна, — и, вроде бы, с ней все в порядке. Вчера вечером она звонила отцу. А сегодня заказала в номер довольно приличный завтрак, — мать не выдержала тревожно-печальных интонаций и улыбнулась: — Все-таки я права, молоденьким девочкам надо хорошо питаться. Но, Курт, Драхен там, с ней, его не видно и не слышно, никто не подозревает о его присутствии, но мы-то с тобой знаем.
— А тебе кто нужен? — прямо спросил Курт. — Драхен или Ластхоп?
И под взглядом матери едва не попятился, рискуя свалиться с крыльца.
— Ты думаешь, я здесь на работе? — спросила Варвара Степановна таким тоном, каким говорила когда-то с закоренелыми и безнадежными двоечниками, сообщая им о переводе в другую школу. — Ты думаешь, весь этот год, и всю эту неделю я тебя обманывала?
— Мам, — пробормотал Курт, чувствуя себя не то, что двоечником, а еще и хулиганом, — мам, честно, про обманывать я даже не подумал. Я про работу думал, да, но не в смысле, что ты…
— Ох, сынок! — Варвара Степановна развернулась и пошла в дом.
Курт поплелся следом, не зная, что еще говорить. Свинья он! Нет, даже не свинья, свиньи — они умные.
— Мы с твоим папой, — мать села за стол в столовой, взмахом руки отослала служанку, и Курт, как ни было ему стыдно, отметил про себя естественность и привычность этого жеста. Как быстро мама научилась вести себя заправской барыней, — мы с твоим папой знали друг о друге почти все. А ведь была война, и мы работали в условиях настолько тяжелых и настолько опасных, Курт, что не дай бог когда-нибудь вам, молодым, узнать такое. Все вокруг были врагами, и многие могли больше, чем обычные люди. Тот уровень секретности, в котором нам приходилось жить ты можешь себе только представлять. И все же, сынок, когда наше командование узнало, что мы с Робертом любим друг друга, вместе с разрешением пожениться нам не то, что позволили, нам рекомендовали рассказать о себе то, что было возможно. И невозможного, ты знаешь, нашлось немного. Я так и не узнала никогда, кто курировал Роберта. И не знала, только догадывалась, чем он занимается помимо обычной работы, той, что описана в тысячах книжек про шпионов. А все остальное: кто он, откуда, как и почему оказался там, в “Дас Рейх” — все это я о нем знала. А Роберт — знал обо мне. И никогда, Курт, наша страна, наши люди не заставят нас обманывать друг друга, не заставят мужа работать за спиной у жены, или мать — за спиной у сына. Потому что главное всегда — это человек. Ты можешь добровольно жертвовать своим благополучием ради счастья многих, и эта жертва будет принята с благодарностью. Но ни ты, ни я, никто другой не может и не должен распоряжаться таким образом близкими людьми. Ты прав, конечно, будь я на работе, появление здесь Элис, ее отношения с Драхеном — все это сразу стало бы интереснейшими темами. Но, Курт, даже в этом случае я сама ничего бы предпринимать не стала. Даже пожелай я того, мне бы просто-напросто не позволили. Потому что здесь затронуты еще и твои интересы. По крайней мере, один интерес, — Варвара Степановна слабо, немного грустно улыбнулась, — зеленоглазый интерес с фамилией Ластхоп.
— Драхен тоже, — пробормотал Курт, — мам, ну ты прости меня, ладно? Ну, я не подумал. Я вообще не о том думал, когда спрашивал. Нет, ну могла же ты просто куда-нибудь доложить…
— Куда? О, господи! — покачав головой, Варвара Степановна принялась выкладывать на большую тарелку жареные сардельки с цветной капустой. — Первое ты, конечно, не будешь?
— Не буду.
— Куда бы и что я доложила? Курт, последние двадцать лет я — учитель средней школы. Школы не совсем обычной, но ты же сам понимаешь, насколько далеко разошлись мои пути с тем, чем пришлось заниматься в войну. Только Джеймс Бонд бессмертен и не стареет. А у меня, слава богу, не осталось ничего, кроме нескольких полезных знакомств.
— Я тут, знаешь, подумал, — Курт отправил в рот сразу половину сардельки, — пока был в гостях. Там такая семья, аристократы, живут прямо в замке, как в Средневековье, и у них прислуга, вроде унтерменшен [51]. Прав нет — одни обязанности. Я удивлялся, как это так можно? А сюда приехал, смотрю, у нас ведь то же самое.
— Что именно? — Варвара Степановна налила себе чаю. — То, что мы здесь, а они где-то там, в людской или на кухне?
— Ну, примерно.
— А ты чего бы хотел? Чтобы все люди в одночасье поняли, как должно быть правильно?
— Да нет… То есть, да, хотел бы. Но я же знаю, что это невозможно. Не маленький. Просто я понял, что зря о фон Нарбэ плохо думал.
— Не маленький, — вздохнула Варвара Степановна. — Ох, сынок, как я жалею иногда, что ты уже не маленький!
После обеда Курт отправился прямиком на улицу Преображения Господня. Пешком пошел, но, пройдя через центр города, оставив позади красивые особняки и нарядные парки, понял, что спешит, и забрался в пыхтящий мимо автобус.
Проезд здесь, как и в Москве, был бесплатный, но стоило войти в салон, как немногочисленные пассажиры, все вместе, встали и слаженно поклонились. Курт стиснул зубы. Если бы неприятные ощущения можно было перевести в деньги, их хватило бы на оплату самолетного билета от Будапешта до Владивостока.
