— Но я не…
— И ты. И я. Альмиры больше нет. Или ты так и не понял этого?
— Как ты можешь…! — он побледнел, не то от страха, не то от гнева, был готов воскликнуть: — Зачем же тогда это все, весь этот путь, если…
— Ты ошибаешься, думая, что я лишился надежды, — будто вновь прочтя мысли собеседника, качнул головой Аль-си. — Я свято верю, что нам удастся спасти людей. Не всех, конечно, но тех, кто выживет — да.
— Если мы доберемся до повелителя дня, он снимет печать рока с Десятого царства.
— И все будет, как прежде? Нет, брат. Не будет. Уже никогда. И никакому богу нет до нас дела. Если кто нам и поможет, то только люди. И жить нам дальше не среди сказочных громов и эльфов, а таких же людей, как и мы с тобой. И знаешь что?
— Что? — ощутив внутри себя какое-то странное чувство пустоты, обреченности, безнадежно спросил Аль, хотя ему и вовсе не хотелось ни о чем говорить. Все, о чем он мечтал сейчас, это, оказавшись на каменном мосту, прыгнуть в бездну, надеясь, что боги и горные духи поймут его самопожертвование и помогут остальным пройти их путь, раз только их дорога, не его может привести к цели.
— Если раньше я хотел объединить десять царств…
— Чтобы получить власть, о которой все остальные только мечтали…
— Чтобы воплотить мечту тысячи и одного поколения, сделать то, что многие считали невозможным, избранные пытались и претерпели неудачу, и ни у кого, за исключением Основателя, не получилось.
— А сейчас? — ему было совершенно все равно. Но нужно же было чем-то заполнить образовавшуюся в душе пустоту. Хотя бы — разговором о чужом будущем.
— Я хочу сделать это ради того, чтобы жители Альмиры спаслись. И чтобы, лишившись родины, они не чувствовали себя в новом мире отверженными, бедными родственниками, нищими приживалами, у которых нет собственного дома, а из чужого не гонят, потому что совестно.
— Если ты будешь царем, все будет иначе, — соглашаясь с очевидным, кивнул Аль.
— Да. И тогда Альмира не умрет. Оставшиеся девять царств, объединившись, станут новой Альмирой.
— Ты еще не завоевал свое царство, а уже выбрал для него название, — не сдержавшись, хохотнул юноша. Право же, это было так забавно.
Аль-си же остался совершенно серьезен.
— Я завоюю его. Непременно. Не остановлюсь, пока этого не случится. И ничто не сможет мне помешать! — его глаза горели таким беспощадно жестоким огнем, что юноше стало не по себе. Он даже испугался — как бы с братом не случилось чего, он ведь, все таки, не здоров.
— Ну ладно, ладно, ты только не волнуйся…
— Я говорю это тебе, — с тем же видом одержимого продолжал царевич, — чтобы ты не вставал на моей дороге. Потому что ты можешь быть кем угодно, а я — только новым царем-основателем. Потому что ты мечтаешь о другой судьбе, а я — только об этой. Потому что… В общем, — прервав самого себя, он на миг замолчал, закрыл глаза, заставляя себя успокоиться, после чего продолжал, и хотя голос его при этом звучал много ровнее, но слова, которые он произносил, от того не стали менее жестокими: — Не вставай на моем пути к короне Основателя. Иначе мне придется тебя убить, — и, оставив ошарашенного такими словами брата стоять у входа в пещеру, пошел к уже начавшему склоняться к камням, затухая, костру.
Наутро Аль был хмур и еще менее разговорчив, чем обычно.
— Что это он? — недоумевали спутники за его спиной. — Неужели ему приснился еще один вещий сон? — но спросить самого царевича не решались, не столько не желая нарваться на злой взгляд, сколько боясь услышать правду. Даже Аль-си, обычно готовый допытываться до правды до победного конца, используя для этого все способы и не останавливаясь ни перед какими сомнениями, страхами или заблуждениями, на этот раз тоже отмалчивался, держась в стороне от брата.
Он чувствовал себя несколько неловко после давешнего разговора, сожалея о своей чрезмерной откровенности. Правы были легенды, уча, что есть вещи, о которых лучше не говорить вслух, даже если все понятно и без слов.
Не находя продолжения, разговоры затихли, так, в сущности, и не начавшись.
Странники шли молча, чувствуя себя неуверенно в непривычной гнетущей тишине, от которой веяло чем-то замогильным. В голову сами собой лезли мысли о смерти: и той, что осталась позади них, и той, что ждала впереди.
— Неужели все беженцы мертвы? — сорвалось с губ Рика. — Ведь в городах остались единицы…
— Иначе мы встретили бы их, — Лиин думал о том же, и эти мысли ему совершенно не нравились. Слишком жуткими они были.
— Не обязательно, — поспешил качнуть головой Лот, который упрямо не желал верить, что смерть ужаснее той, которую он видел. — Может быть, мы просто шли в стороне от мест, которые они облюбовали себе для жилья. В конце концов, мы ведь просто шли, притом торопясь, и никого не искали. А если бы поискали…
Взглянув на него, как на безумца, Аль-си презрительно скривил в усмешке рот. Однако ничего не сказал. Сначала собирался — от заблуждений лучше поскорее избавляться, пока они не избавились от реальности — но потом, встретившись с глазами своих спутников, передумал, лишь качнув головой. В конце концов, раз они хотели обманывать себя, пусть обманывают. Пока это не мешает общему делу, это не его проблема.
И вообще, его куда больше беспокоил брат, который, сжав губы так, что они прекратились в тонкие бледные нити, и упрямо глядя лишь прямо перед собой, шел вперед с тем выражением сосредоточенной решительности на лице, которая вселяла беспокойство.
Царевич огляделся вокруг. Со всех сторон были горы. Одни — высокие, уходившие в самые небеса, другие — казавшиеся рядом с первыми карликами, но все равно гиганты рядом с третьими, похожими скорее на холмы, поросшие густыми кустарниками и невысокими деревьями. Где-то горы обрывались вниз отвесными скалами, где-то спускались ступенями, где-то съезжали пологими склонами.
Наверное, здесь было красиво летом — полноцветие красок: зеленые листья деревьев и желтоватые травы, красные цветы и синие небеса. А запахи, а звуки — цокот кузнечиком и жужжание пчел, порханье бабочек и щебет птиц…
Но сейчас во всем мире было только два цвета — черный и… даже не белый — серый: серое затянутое низкими тучами небо, серые заснеженные горы с черными проталинами и такие же серые мысли, которые терялись, не доходя до конца, словно взгляд, попавший в туман.
И, все же, несмотря на последний, спешивший укутать все вокруг, застя взгляд, от внимания царевича не ускользнула перемена, когда все, даже самые маленькие горы вокруг подросли и, одновременно, раздвинулись, словно теперь для каждой из них нужно было больше места. Деревья, заполнявшие образовавшееся между ними пространство и те вытянулись вверх, так что теперь приходилось идти, плутая между ними, совсем как в лесу на равнинах.
