Влюбленный пингвин — трепач, подумал Сварог без особого раздражения. Кто еще мог ей такое слить?
— Конечно, первое время будем обходиться без договоров, — уверенно продолжала Лавиния. — Подобно тем же купцам, ведущим дела «на доверии». Никто ведь не заключает писаных договоров на подобные предприятия. Ну, а когда наш королек будет утвержден официально... и плотнейшим образом обставлен нашими людьми, заключим и писаный договор на совместную постройку рудников и все прочее. Я готова даже чуточку подвинуть доли в сторону увеличения вашей. И солдат вы можете послать быстрее, и золота с оружием давать больше, и торговый флот у вас сильнее, и под рукой Ба-лонг с его свободными капиталами. Так что вы вправе претендовать на чуточку большую долю. Размеры вкладов обсудят потом наши с вами финансисты и купцы, торги — не дело венценосцев. Вы видите в моем плане какие-то недочеты, хотите что-то изменить или дополнить?
— Ни одного слова, ни единой буквы, — сказал Сва-рог. — Ваш план великолепен, он меня полностью устраивает, и я, со своей стороны, приложу все силы...
— Прекрасно! — Лавиния встала, а следом поднялся и Сварог. — Значит, на этом деловые переговоры успешно закончены?
— Конечно.
— Вот только остался еще один пустячок. Многие договоры, писаные и неписаные, завершаются пунктом о «непременном условии». У вас такое будет?
— Пожалуй, нет, — подумав, сказал Сварог.
— А вот у меня будет... — Лавиния вновь подошла к подоконнику, полезла в сумочку и извлекла еще один клетчатый носовой платок, уже другой расцветки. Продемонстрировала его Сварогу, держа кончиками пальцев в развернутом виде. — Мне совершенно не с руки этот флаг поднимать, так что будем считать, что его подняли вы...
Танцующей походкой подошла вплотную и засунула флажок Сварогу за борт кафтана на манер салфетки. Они были почти одного роста, так что ей не пришлось задирать голову, чтобы посмотреть Сварогу в глаза. Она и смотрела с невинным личиком ученицы строгого пансиона для благородных девиц. Правда, многие знают, что за книжки и гравюры втайне от воспитательниц гуляют по спальням старших пансионерок...
Он прекрасно знал, что это за флаг, который встречают одобрительным ревом солдаты победившей армии, а побежденный, соответственно, впадает в лютую тоску. Правила ведения войн и осад с давних времен проработаны до мелочей. Если город (или крепость) будет после трех неудачных штурмов все же взят, полководец победителей поднимает именно такой флаг: в красно-бело-черно-сине-красную клетку. И город отдается воякам на разграбление на сутки, для чего есть сигналы начала и отбоя. Правда, незатейливое зверство былых времен, славных отсутствием всех и всяческих ограничений и запретов, ушло в прошлое, некоторый гуманизм присутствует: настрого запрещено увечить и убивать мирных жителей и насиловать несовершеннолетних, за чем обязательно следят полковые профосы и комендантские патрули, составленные из проштрафившихся, лишенных доли в добыче и в общем веселье и потому злых, как цепные кобели, солдатиков. Разрешено грести все, даже то, что прибито и приколочено, опустошать винные погреба и вольно обращаться с женским полом, не заморачива-ясь его согласием...
— Грабить в данной ситуации нечего, — сказала Ла-виния все с тем же невинным видом благонравной пансионерки. — Винных погребов у меня с собой нет, так что выбор невелик. Я не буду вопить, кусаться и царапаться, наоборот... Я и мысли не допускаю, что не нравлюсь вам, к тому же я не уродина и не старуха. И это непременное условие, при выполнении которого пайщики торгового дома будут работать плодотворно, в самом сердечном согласии.
Ну, вот что тут можно сказать? Совершенно нечего. В конце концов, если уж в интересах дела не обойтись без непременного условия, все для блага государства... К тому же от него не требовали ничего противоестественного, перед самим собой можно признаться, что от очаровательной лоранской стервы у него и раньше зубы сводило, а уж теперь, после «Лазурной бухты»...
Положив ему на плечо узкую изящную ладонь, Лави-ния спросила вкрадчиво:
— Я надеюсь, тебя не пугает число твоих предшественников? Не знаю всего, не такие у меня искусные шпионы; но знаю парочку случаев, когда тебя такие пустяки не останавливали...
И ведь говорила чистую правду, смешно было бы утверждать, что это, дескать, было давно и с тех пор многое переменилось.
— Я вижу, ты многое обо мне знаешь... — сказал Сва-рог, пытаясь сохранить возможное в такой ситуации достоинство.
— И стремлюсь узнать еще больше, елико возможно... — ее улыбка, как женщины это умеют, была очаровательно невинной. — У тебя в спальне. Не посчитай за труд, перенести туда это великолепие, — она указала на оба подноса и грациозной, решительной походкой направилась к двери.
Вяло чертыхнувшись про себя, Сварог сказал, не поворачивая голову, знал чувствительность микрофона:
— Интагар, не беспокойтесь, я на какое-то время пропадаю в безвестности...
Коснулся указательным пальцем завивка булавки, и «алмаз» мигнул алым — микрофон отключился. Пошел к двери, на ходу небрежно поведя рукой в сторону подносов — и оба исправно поплыли за ним на высоте пояса.
.. .Часа через два он (надо сказать, в чертовски приятной усталости), пускал дым в потолок, не глядя на лежащую рядом Лавинию. Не было ни раскаяния, ни сожаления, и уж тем более недовольства. Наоборот — со всем, что он испытал, он сталкивался и раньше, но в разное время и с разными подругами, однако впервые это искусство слилось в одной женщине. В общем, мужик бы его понял...
— На твоем мужественном лице читается лишь спокойное умиротворение, — сказала Лавиния. — Ни тени неприязни, не говоря уж о вражде. Я правильно догадалась?
— Правильно, — сказал Сварог и вспомнил знаменитую цепочку герцога Орка, символизировавшую его многочисленные победы. — Я тебе понадобился для коллекции?
— Ничего подобного, — сказала Лавиния. — Я, знаешь ли, коллекционерской страсти лишена совершенно. Конечно, фаворит императрицы, он же славный король королей — жемчужина коллекции, но я никогда такую не собирала, меня не вдохновляет пример славной королевы Норет, которая отрезала прядь волос у каждого из своих любовников, скалывала брошью и вешала на стену — а стена была высоченная и протяженная... Я такими глупостями не прельщаюсь.
Она не врала. Сварог поинтересовался с легоньким ехидством:
— Думаю, ты не воспылала ко мне романтическими чувствами?
— Разумеется, нет, я и не упомню, когда вообще питала к кому-то романтические чувства... Покурил?
Лавиния склонилась над ним и прильнула к его губам долгим, крепким умелым поцелуем. Отстранившись, приподнявшись на локте, вкрадчиво спросила:
— Мне любопытно знать, когда вы с императрицей весело проводите ночи, она уже умеет...
— Это запретная тема, — твердо сказал Сварог. — Я никак не образец благонравия, но никогда не обсуждаю одну женщину с другой, заруби себе на носу...
— Блестяще! — воскликнула Лавиния без тени обиды. — Ты великолепно выдержал только что испытание, даже два...
— Это какие? — насторожился Сварог.
— Несложные, — безмятежно сказала Лавиния, блистая улыбкой. —...Некоторые обожают в постели красочно расписывать свои прошлые подвиги. Но ты вел себя иначе. И я рискну заключить: по крайней мере, в отношениях с женщинами тебе свойственна некая старомодная порядочность.
— Ты когда-нибудь бросишь свои коварные штучки?
— Когда-нибудь, — задумчиво ответила Лавиния. — Когда я буду старой и дряхлой, и мне не останется других радостей, кроме послеобеденного сна и сладкой кашки... Коварство, да, зато теперь я точно уверена, что по той самой старомодной порядочности ты не предпримешь ничего против женщины, которая была с тобой так близка. Не смущайся и не дуйся, это прекрасное качество в мужчинах.
Она не знала, что бывают исключения из правил — готарская ведьма Марута. Сварог ее убил своей рукой, не ощущая ни малейших угрызений совести. Правда, там все было иначе...
