— Нет, — возразил ему старший брат. — Коназ Владимир увел всех своих воинов в чужие земли. Ты сам видишь — Киев не прислал Белому городу помощи.
— Даже если так — ты хочешь согласиться? Голос Тимергена звучал спокойно, но в глазах было неодобрение. Однако Тоньюкук не хотел этого замечать.
— Ведь они правы. В Киеве мы возьмем больше добычи, чем можем взять здесь. Не стоит тратить времени на этот город.
— Прости мои мысли, брат, — заговорил Тимерген, почтительно опустив глаза и не глядя в лицо Тоньюкуку. — Мне кажется, они слишком легко тебя убедили. Может быть, они что-то пообещали тебе?
Тоньюкук коротко усмехнулся. Он знал ум и проницательность младшего брата и не пытался его обмануть.
— Они пообещали отдать мне то, что и так по праву принадлежит мне. Они хотят отдать мне Алый Цветок.
Тимерген поднял на него глаза, его лоб разгладился — теперь ему все стало понятно. Он знал, насколько глубоко пленила взор и помыслы брата стройная румяная девушка с медовыми волосами, понимал, как сильно влечет его возможность получить ее.
— Но она и так будет твоя! — все же попытался Тимерген убедить брата. — Раз в Киеве нет князя и воинов, Белому городу никто не поможет и он скоро сам откроет ворота.
— Если бы скоро! Русы упрямы! — с досадой заговорил Тоньюкук. — Они откроют ворота, только когда там останется больше трупов, чем живых! Она может умереть до тех пор! А если она будет жива, ее возьмет Тансык! Он наследник отца, будущий хан, лучшая добыча — ему! Ты сам слышал, что он визжал на совете, и видел, как его слушали! А она — моя, я заплатил за нее кровью! Ты слышал, как этот дохлый шакал вопил, что я не смог биться достойно, что я опозорил… — Голос Тоньюкука прервался от гнева и негодования.
Во время этой горячей речи глаза его сверкали, лицо побледнело сильнее, а через полотняную повязку на плече проступило пятно свежей крови.
— Но пусть Тансык подавится обломком моего копья против того руса — он сам не продержался бы и трех ударов! — хрипло и злобно продолжал Тоньюкук. — Я заслужил свою добычу честно! И она будет моя, возьмем мы город или нет!
Видя его волнение и проступившую кровь, старуха-шаманка в испуге трясла головой и. бормотала что-то. Тимерген слушал брата молча, зная, что его не переубедить. Ярун, не понимавший разговора ханских сыновей, втянул голову в плечи, словно они обсуждали, какой казни его предать. А Галченя слушал и убеждался, что и в жизни печенежской орды тоже все непросто и даже этот доблестный батыр, любимый сын хана, не так уж и счастлив. Кто этот Тансык, его непримиримый противник? От матери Галченя знал, что по печенежскому обычаю наследником хана становится не сын, а племянник; должно быть, Тансык и есть племянник Родомана, двоюродный брат Тоньюкука и Тимергена. И вражда, кипящая между ними, немногим уступает давней вражде Владимира Святославича и его старшего брата Ярополка.
— Вот как! — помолчав, сказал Тимерген. — Теперь я понимаю, почему ты согласился. Но подумай. Эти люди думают, что хан решает все один. А как ты уговоришь совет? Всех этих стариков, у которых в роду сотня голодных детей и десяток паршивых овец на всех?
— После Киева у них будет десять хороших овец на каждого из детей. И ты поможешь мне убедить их. А чтобы ты не счел себя обиженным, эти русы приведут подарок и тебе. Ты хочешь получить Серебряный Цветок?
— Кумыш-Чечек? — спросил Тимерген, переводя взгляд на русов.
Галченя молчал, и перевел снова печенег в лисьей шапке.
— Вы приведете еще Серебряный Цветок — она стояла на стене рядом с Алый Цветок? У нее светлый коса и глаза как небо.
Ярун помедлил, соображая. Галченя раньше догадался, что печенеги говорят о дочери тысяцкого, о Сияне. Отдать воеводскую дочь казалось и вовсе немыслимо, и даже Ярун замялся, догадавшись.
— Сия дева — дорогая, — нерешительно забормотал он. — Она дочка самого тысяцкого. За нею смотрят. Как я ее достану?
— Это твоя забота, — небрежно ответил Тонью-кук. — Если будут две девы, ты можешь быть спокоен. И помни, то, чего ты у меня просишь, тоже нелегко сделать.
— Я приведу! — Ярун опять поклонился. — Приведу обеих.
Печенег в шапке с хвостом торопливо переводил, захлебываясь словами, надеясь теперь уже на две награды за радостные вести. Тимерген помолчал, а потом медленно наклонил голову. Раз уж ему не удалось переубедить брата, то он решил помочь ему. Тоньюкук удачлив, может быть, и на сей раз удача ему не изменит. Тимерген лишь мельком видел издали Сияну на забороле, но успел разглядеть, что у нее шелковистые светлые волосы, что она стройна, нежна и не старше пятнадцати лет. Пожалуй, она и была бы самой дорогой добычей, и хорошо, что Тоньюкуку приглянулась другая.
— Хорошо! — сказал Тоньюкук, обращаясь к ру-сам. — Мы примем ваш дар и выполним вашу просьбу.
— А если… — начал осторожный Ярун.
— А если орда не захочет идти на Киев, то мы обещаем, что никто не тронет вас и ваше добро, когда мы будем в Белом городе, — сразу поняв его, великодушно пообещал Тоньюкук.
Довольный Ярун снова ткнулся лбом в ковер, — себя и свой товар он обезопасил во всяком случае.
— Мы приведем их завтра ночью. Ждите, завтра вы получите их! — заверил он ханских сыновей.
— Выведите их из стана и отпустите на том месте, где нашли! — велел Тоньюкук воину у входа.
Знаком велев русам подняться, тот вывел их наружу. Они вышли на воздух, под темное небо, полное ярких весенних звезд. Печенеги снова окружили их, но уже без шума и огня, и повели прочь от шатра. Вдали от света костров Ярун споткнулся обо что-то в траве — это лежала сломанная им ветка. Печенеги разомкнули кольцо и знаками показали, что русы могут идти, а сами вернулись к кострам.
Не оглядываясь, Ярун побежал к ближайшему оврагу, бросился на землю и долго лежал, прислушиваясь, не следят ли за ними. Движения его были ловкими, бесшумными, как у зверя. Галченя следовал за купцом, не открывая рта: ему не хотелось ни разговаривать с Яруном, ни даже смотреть в его сторону. Низость его сердца, готовность купить безопасность себе и своему товару ценой свободы и даже жизни двух девушек так поразили его, что рыжебородый купец с колючими глазами стал казаться ему не человеком, а каким-то оборотнем. Ярун тоже не оглядывался на него — дело было сделано, Галченя был ему больше не нужен.
Все было тихо, и они осторожно двинулись к оврагу с дубами и орешником, где открывался подземный ход. Было так темно, что Галченя побаивался, найдут ли они лаз. Долго шарили они под кустами орешника, пока не наткнулись наконец на свою нору. Ярун тут же по-звериному юркнул в нее. Галченя пролез за ним, но задержался, стараясь получше загородить травой и дерном дыру позади себя. Когда он повернулся и пополз в глубину норы, Яруна впереди уже не было и слышно: словно навь, он растаял в темноте подземелья.
