– Слушаюсь, ваше превосходительство! - отозвался конюх.
Капитан убежал выполнять приказы командующего, а сам Густавсон еще какое-то время стоял на месте, пока слуга затягивал ремешки доспехов. Потом он бегом спустился во двор, где его уже ждали два штабных офицера и сержант.
Конюх уже подводил для командующего лошадь, когда через усиленную охрану ворот пробился конный егерь от капитана Лоута.
Он соскочил с лошади и, подбежав к командующему, сообщил:
– Ваше превосходительство, под северной стеной костры зажгли!
– Костры? - Густавсон чуть помедлил, натягивая грубые перчатки, потом взял из рук конюха повод. - Едем к северной стене! Вперед, господа!
Кавалькада из семи всадников вылетела из ворот внутреннего замка и понеслась по улицам Тыкерьи, мимо темных окон, брошенных возов и патрульных отрядов, переходивших от дома к дому в поисках лазутчиков.
При случае солдаты прихватывали пару кур или поросенка и под крики возмущенных хозяев с трофеями покидали дворы.
Густавсон понимал, что грабежи следует прекратить, они подрывали дисциплину и боеспособность армии, однако сейчас на это не было времени.
За квартал до северной стены в воздухе стал чувствоваться запах гари. Те, кто складывал костры, знали в этом толк, дым приносил с собой какое-то особенное зловоние.
Оставив лошадей у входа в галерею, Густавсон и его сопровождающие двинулись дальше пешком. В обычные времена командующему хватало одного-двух помощников, однако теперь, когда по городу разгуливали вражеские лазутчики, отказываться от личной охраны было глупо.
– Извольте платочек взять, ваше превосходительство! - остановил Густавсона капрал с платком на лице. У него была целая стопка чистых тряпиц и ведро с водой, куда все приходящие должны были обмакивать свои платки. - Иначе не продышитесь.
– Спасибо, братец, - поблагодарил командующий, взял мокрый платок и повязал его, чтобы закрыть рот и нос. Сопровождавшие последовали его примеру.
Выйдя из галереи, командующий посмотрел на стену - зловонный дым заволакивал все пространство над крепостью и первым ярусом, даже факелы светили как-то блекло.
«Каково же там солдатам?» - подумал Густавсон и решительно двинулся к лестницам, намереваясь лично проверить состояние дел.
Фундинул уже и не помнил, в каком по счету свинарнике они прятались. Новые сапоги были безнадежно испорчены свиным дерьмом, мундир запачкан куриным пометом, а в бороду набилась солома, зато и он, и Углук были живы, и с ними был сержант Ляминен, единственный оставшийся от группы из семи лазутчиков.
Поначалу всему отряду удалось пролететь верхом две трети пути до городских ворот, где-то просто отмахиваясь, а где-то сшибая посты вердийцев, однако в гарнизоне подняли тревогу, и за очередным поворотом отряд встретили полторы сотни алебардистов.
О том чтобы одолеть их с ходу, не могло быть и речи, тем более что на перехват лазутчиков спешило все больше сил. Пришлось рассеиваться по улицам и бросать лошадей.
Перепуганные животные еще какое-то время метались по улицам, создавая панику и помогая лазутчикам затеряться среди узких улочек и построек.
– А вот в Капекслаа свиней не держат, - глубокомысленно заметил Ляминен, разглаживая свои гвардейские усы.
– А чего так? - тут же откликнулся Углук. Тема свиней был ему интересна.
– Грязные, говорят. Оно конечно, грязи от них много, зато вот заперли мы город, а в нем и скотина, и грядки на террасках, свинским же дерьмом удобренные, на грядках репа и морковка растет. Измором такой город взять трудно. Хотя, конечно, пахнет свинья крепко.
Фундинул с изумлением посмотрел на сержанта Ляминена. Четверть часа назад шестерых его товарищей изрубили выскочившие из-за поворота егеря - не меньше тридцати всадников. Углук посшибал штук восемь, Фундинул сдернул еще троих, но потом подоспели пехотинцы и стало жарко. С трудом удалось уйти в расщелину между домами, но лишь троим - Углуку, Фундинулу и Ляминену, старому и опытному рубаке.
– Ты почему так земляков не любишь, Ляминен? - спросил Фундинул.
– Да ну их… - отмахнулся тот и пучком соломы начал полировать отвоеванный офицерский меч.
– А все-таки?
– Три года назад отслужил положенные девять лет, пенсию мне назначили, и поехал я в деревню свою, Кисекалла называется, в пяти милях от границы королевства…
– И чего?
– Приехал честь по чести, мундир в мешок спрятал, чтобы глаза не мозолил, а они собрались толпой, оглобли повытаскивали и давай меня охаживать…
Ляминен вздохнул.
– Едва не убили. Хорошо я в озеро упал, они думали утоп, а я полежал на дне, всплыл да и пешком в Харнлон вернулся. В ноги полковнику упал, назад попросился, солдат я хороший, он меня обратно взял. Потом с сотней ребят через неделю разведкой пришли и сожгли Кисекаллу.
– И не жалко было?
– А меня они пожалели? Ведь половина деревни Ляминены, родственники мои. Я им из жалованья по полтора рилли отсылал, кому дом подправить, кому на свадьбу, и ничего - не отказывались, а тут бить стали и кричать «предатель»! - Сержант вздохнул. - Двуличные люди.
– Не переживай, среди гномов тоже всякие попадаются, - по-своему истолковал слова Ляминена Фундинул. - Вон в Ливене один у меня все время заказы перехватывает.
– И у орков тоже всякое случается, - заметил Углук, прислушиваясь к тому, что происходит на улице. - Я однажды с земляком подрался, мы вместе в западных землях наемничали. Из-за пустяка подрались, рилли не поделили. Он меня дагой в брюхо, а я его мечом. Потом два месяца на телеге отлеживался, едва за земляком не ушел. И что вы думаете? После победы над князем Ульриком наш хозяин отпустил нас до осени, и я вернулся к себе домой, а отец моего земляка, значит, спрашивает: ну и как там Гугис? А я говорю - никак, убил я его. Ну и рассказал, как дело было. И что вы думаете: отец Гугиса меня понял? Совсем нет. Через час пришли к моему дому двое братьев Гугиса и говорят, выходи, мы тебя убивать будем. Ну и вышел я, зарубил их… - Орк вздохнул.
– Пришлось раньше времени на службу возвращаться, потому что у нас в деревне этих Гугисов, как у вас Ляминенов. Идут и идут…
– М-да, - закивал Ляминен, ободренный тем фактом, что не только у него в жизни такие трудности.
– Ну что, тихо вроде? - сказал Углук и, перешагнув через свинью, выглянул в крохотное оконце.
В перебежках от курятника к курятнику он выпил несколько десятков сырых яиц и теперь чувствовал себя хорошо.
– Тихо, - согласился Фундинул, пристраивая за спиной топор.
– Тогда пошли, нам до ворот еще ярдов двести.
Отворив вторую дверцу, через которую хозяева выносили из свинарника навоз, остатки группы покинули гостеприимный свинарник.
