Игрень говорил долго, то и дело останавливаясь, чтоб перевести дух да отпить из ковша. Что это он там пьёт? — подумал непутём Шепель. — Уж наверное не воду да не квас.
Подумал — и взаболь захотелось вдруг ядрёного ржаного квасу — сам себе подивился. И пропустил, как Игрень выкрикнул его.
— Шепеле! — повторил рядом отец, хмурясь. Парень вздрогнул.
— Чего?!
Рядом засмеялись.
— Тебя ватаман кличет! — хмуро бросил отец. Шепелю вдруг стало стыдно — втравил отца в такое дело, заставил созвать войский круг, а сам чуть не заснул стоя! — и он принялся протискиваться к крыльцу.
— Скажи своё слово, Шепель Керкунич, — ватаман чуть посторонился.
Смущённый парень — мало не впервой по отчеству назвали, да ещё и сам ватаман. Запинаясь, он начал говорить.
Да и что было говорить-то — основное Игрень уже рассказал воям до него. Шепель добавил только немногое.
Про свою вину — истинную альбо нет, про только одним богам ведомо.
Про то, как долго отлёживался на Волыни, в доме Нелюбы-травницы.
Про то, как голодным волком кружил по Росьской земле, вызнавая окольными путями, куда провезли Ростиславлю княгиню и княжичей.
Про то, как прознал, что княгиню Ярославичи ещё осенью отпустили в Тьмуторокань, а княжичей держат в Вышгороде под строгим надзором.
Про то, как забрался прямо в Вышгород, где сумел накоротке повидаться со старшим Ростиславичем — Рюриком, как едва не похитил его тут же. Остановило только что, что двое других Ростиславичей остались бы в руках у Изяслава.
Про то, как решился просить помощи на Дону, не решаясь явиться на глаза к князю.
— Слава! — гаркнул кто-то вдруг, когда Шепель на миг остановил речь — дух перевести.
— Слава!!! — многоголосо подхватил круг.
Шепель, веселея, но всё ещё тревожно покосился на Игреня. А ватаман вдруг улыбнулся и протянул парню свой ковш — отпей, мол, горло-то смочи.
В ковше оказался совсем не квас, а варёный ягодный мёд.
Войский круг решил дело в пользу Шепеля. Набрали сотню молодых удальцов, а старшим поставили Керкуна, от чего Шепель слегка обалдел — не ждал парень такого.
Только вот выход наметили не враз, а только через месяц.
И месяц этот истекал как раз на днях. Потому и ждали в Звонком Ручье приезда ватамана — чего-то Игрень мудрил, хотел опять про что-то с Керкуном переговорить, как с наказным ватаманом похода.
Конь Шепеля вдруг звонко заржал, и ему тут же ответили в несколько глоток враз. Парень вздрогнул, словно очнулся от долгого сна, огляделся и в душу вдруг увёртливой змеёй заполз страх.
Сумерки сгустились почти до темноты, и совсем близко, в половине перестрела, за балкой, шевелилось что-то многоголовое и многоногое, слышался конский фырк и звяк железа, хруст снега под копытами.
Ужель половцы в набег решились? — со страхом подумал было Шепель, и тут же сам посмеялся над собой. — Зимой-то? Уж не спятил ли ты, Шепеле?
Всадники, меж тем, ринули через балку к нему — дробный стук копыт отдался в ушах, раскатился по морозной степи. Двое альбо трое, — привычно понял Шепель, чуть расстёгивая свиту, чтоб проще до ножа было добраться, сунул левую руку за пазуху, правую чуть отвёл назад, чтоб, если что, из-за кушака за спиной выхватить топорик.
В степи без опаски не проживёшь — доверчивый быстро кости волкам да воронам подарит.
Сблизились. Кони чужаков дышали теплом, клубами вился морозный пар.
— Здорово, парень, — сказал кто-то донельзя знакомым голосом. Шепель вздрогнул, пробурчал что-то в ответ себе под нос.
— Дорогу не покажешь ли? — голос немного повеселел. — Нам бы в Звонкий Ручей надо, к Керкуну…
— Куда? — поразился Шепель в полный голос. — А чего вам там надо-то?
— А ну стой, парень, — вдруг сказал тот, со знакомым голосом. — Дай-ка, я огня высеку…
Стукнуло кресало, брызнули искры, затеплился огонёк, освещая лица.
— Заруба! — поражённо воскликнул Шепель, выпуская рукоять ножа. — Ты?!
— Шепель?! — не менее поражённо сказал Заруба и вдруг, переменясь в лице, отпрянул, вздыбил коня, хватаясь за меч. — Чур меня! Чур!
Остальные всадники тоже подались в стороны, вскидывая луки.
— Да ты чего, Зарубе? — поразился Шепель.
— Так убили же тебя на Волыни! — ответил Заруба, с немалым трудом успокоив коня. Но остальные двое луки опускать не спешили.
— Да живой я, — засмеялся парень с облегчением. — Ну, глянь!
Он вытащил нож, блеснул огонёк на серебряной рукояти.
— Ты же дарил нож, верно? — Шепель провёл пальцем сначала по серебряному навершию рукояти, потом по нагому клинку. — Ну?
Кмети, наконец, опустили луки — ни одна нечисть, нежить ли, не сможет прикоснуться ни к железу, ни к серебру.
— Живой, стало быть? — Заруба подъехал вплотную, поглядел на Шепеля вблизи и вдруг схватил его за плечи, крепко, по-мужски обнял. — Живой, отчаюга! А ну, поехали! Славята тоже рад будет!
— И сам Славята с вами? — удивился парень. — Ну и ну! И чего же вы к нам на хутор-то?
Заруба вдруг посмурнел — видно было даже в скупом свете огонька на труте.
— Славята и расскажет, — нехотя ответил он.
А Шепель ничего не замечал.
— Поди и сам Ростислав Владимирич с вами? — вдруг посмурнел и он. И тут же глянул на кметей, поражённый их молчанием.
Заруба помрачнел окончательно.
— Заруба… ты… — воздуха не хватало, что-то душило горло.
— Помер Ростислав Владимирич, — глухо ответил Заруба.
— А-а-а… — слов не осталось, навалилась какая-то тяжесть, словно каменная глыба пригнула к гриве коня.
Больше Шепель не спрашивал ничего.
Встречный ветерок вместе с морозом принёс запах горячего печева, жареного мяса и тушёной капусты. Шепель невольно сглотнул.
Как всегда, внезапно даже для него, Шепеля, сквозь густые сумерки проглянули огоньки хутора. Мигнули и тут же скрылись за берёзовым перелеском. После него будет поросший ивняком распадок, а уж в нём и Звонкий Ручей лежит — две большие избы, вкопанных в землю по самые кровли, клети и стаи, высокий тын с островерхими палями. Мало не крепость.
— А как же ты выжил-то? — нарушил молчание Заруба.
Всё уже было рассказано — и про смерть князя, и про всё остальное. Славята при встрече только молча кивнул и полоснул Шепеля мрачным взглядом — видно было, что ему не терпится спросить про причины столь долгой отлучки кметя, но он только смолчал, справедливо полагая, что парень расскажет всё сам — не ему, так Зарубе.
Так оно и оказалось.
— Княгиня сказала, что убили тебя, — не отставал Заруба. — Видела, как ты со стены крепостной в реку упал.
