Как и предвидел Элронд, мы опоздали. Саурон тоже наблюдал за нами и готовился к удару, постепенно прибирая к рукам свою прежнюю вотчину — Мордор. В этом ему немало помогла башня Минас Моргул, где обитали Девятеро — его верные слуги. Когда все было готово, он уступил нашему натиску, сделал вид, что бежит, а сам вскоре объявился в Черной Башне и открыто провозгласил себя Властелином Мордора. Тогда Мудрые созвали последний Совет, поскольку к этому времени мы уже знали, что Враг настойчиво ищет Единое. Мы опасались, что он располагает ключом к поиску, а у нас такого ключа еще не было. Но Саруман успокоил нас и повторил прежние слова: Единое–де никогда более не объявится в Средьземелье. «Плохо только одно, — сказал он. — Враг знает, что Кольцо не у нас, что оно пока не найдено. Но он думает, что потерянное можно отыскать, в то время как вы можете быть спокойны: его надежда не оправдается никогда. Я ли не изучил это дело? В Андуин Великий упало Единое, и течение унесло его в Море, пока Саурон спал вековым сном. И да останется оно там до скончания времен!»
Гэндальф замолчал, глядя на восток, на дальние вершины Туманных Гор, в глубинах которых так долго таилась гибель мира.
– Вина моя, — вздохнул он. — Речи Сарумана Мудрого убаюкали меня. Мне следовало во что бы то ни стало доискаться правды с самого начала. Тогда сейчас опасность была бы меньше.
– Вина общая, — возразил Элронд. — Если бы не твои труды и не твоя бдительность, Тьма, возможно, уже накрыла бы нас. Но продолжай!
– Сердце мое не доверяло никаким разумным доводам, — вернулся Гэндальф к своему рассказу, — и мне захотелось узнать, как попала эта вещь к Голлуму и как долго он обладал ею. Поэтому я установил за ним наблюдение — я догадывался, что он не усидит в подземелье и отправится на поиски своего сокровища. Так и случилось, но Голлум ускользнул от меня, и я не смог его отыскать. Тогда я — увы! — оставил все как есть: снова принялся выжидать и наблюдать, что, к сожалению, вошло у нас в привычку.
Шли дни, каждый заботился о своем — но вот сомнения вернулись ко мне, а с ними и страх. Откуда оно — это хоббичье кольцо? И — если мои страхи не плод воображения — что с ним теперь делать? Мне предстояло найти ответ на это. Но я никому не говорил о своих опасениях, зная, что распускать несвоевременные слухи всегда опасно — они могут попасть не по адресу. Во всех долгих войнах с Черной Башней измена всегда была нашим главным врагом.
То, о чем я рассказываю, произошло семнадцать лет назад. Вскоре после того я узнал, что вокруг Заселья собираются лазутчики Врага; даже птицы и звери выполняли иногда роль соглядатаев. Мои страхи усилились. Я призвал на помощь дунаданов, и они удвоили стражу, которую несли на границах. Тогда же я открыл свои сомнения Арагорну, наследнику Исилдура.
– Я посоветовал Гэндальфу немедленно поймать Голлума, — вставил Арагорн. — А поскольку я считал, что именно наследник Исилдура должен искупить Исилдурову вину, я пустился в эти долгие, безнадежные поиски вместе с Гэндальфом.
Затем Гэндальф поведал о том, как они с Арагорном пядь за пядью прочесали все Дикие Земли и в итоге добрались до Гор Мрака, ограждающих Мордор.
– Там до нас впервые дошел слух о Голлуме, — говорил волшебник, — и мы поняли, что он долго рыскал по тамошним темным холмам, — но мы так и не нашли его, и я потерял всякую надежду. Вконец отчаявшись, я набрел на мысль: нельзя ли испытать Кольцо самим, без Голлума? Может, оно само поведает нам, Единое оно или нет? Я вспомнил слова, сказанные на Совете, слова Сарумана, на которые раньше я едва обратил внимание. Но теперь они ясно прозвучали в моем сердце: «Девять, Семь и Три украшены каждое своим камнем. Иное дело Единое. Оно совершенно гладкое, без украшений и как будто уступает остальным по красоте, но его создатель оставил на нем знаки, которые посвященный, возможно, смог бы не только увидеть, но и прочитать». О том, что это за знаки, Саруман умолчал. Кто же может раскрыть эту тайну, кроме самого Создателя Кольца? А Саруман? Как ни велики его знания, они не явились к нему сами собой или по некоему внушению. Чьи же глаза видели эту вещь, кроме глаз Саурона? Только Исилдур мог видеть ее!
С этим я прервал поиски и поспешил в Гондор. В прежние дни членов нашего Ордена там привечали — особенно Сарумана. Он нередко наезжал туда, и Властители города всегда принимали его как дорогого гостя. Но на этот раз Наместник Дэнетор не выказал обычного радушия и с великой неохотой дал мне доступ в сокровищницу, где хранятся свитки и старинные рукописи.
«Если тебе нужны только древние летописи и анналы первых лет Города, читай в охоту, — сказал он. — Для меня прошлое не так темно, как будущее… Впрочем, это моя забота. Но если ты не мудрее Сарумана, который провел здесь немало времени, ты не найдешь ничего, что не было бы известно мне, ибо я — Хранитель гондорского Предания».
Так сказал мне Дэнетор. И все же в его сокровищнице я нашел множество рукописей, которые сегодня мало кто может прочесть, будь он хоть трижды Хранитель Предания: языки, на которых они написаны, уже забыты, письмо, которым пользовались древние люди, — тем более. Те, кто пришел в этот мир позже, пренебрегают ими, но знай, Боромир, что в Минас Тирите до сей поры хранится свиток, не читанный, как я догадываюсь, никем, кроме меня и Сарумана. Свиток этот писан рукой самого Исилдура. Ибо Исилдур не ушел в смерть прямо с поля боя, на пути из Мордора, как полагают некоторые.
– Некоторые северяне, ты хочешь сказать, — вмешался Боромир. — В Гондоре ни для кого не тайна, что он отправился сперва в Минас Анор и оставался там некоторое время, наставляя своего племянника Менелдила, прежде чем передать ему бразды управления Южным Королевством. Тогда–то он и посадил последний отросток Белого Древа — в память о брате.
– И еще он оставил свиток, исписанный его собственной рукой, — добавил Гэндальф. — Вот об этом в Гондоре, как видно, уже не помнят. Речь в этом свитке идет о Кольце, и вот что пишет Исилдур:
«Великое Кольцо отныне принадлежит Королям Северного Королевства и будет передаваться по наследству; но и в Гондоре должна сохраниться запись о нем, ибо здесь также правят потомки Элендила. Этот свиток будет храниться в Башне Минас Анор, дабы память о великих событиях наших дней вовеки не стерлась и не замутилась».
Сделав это вступление, Исилдур приступает к описанию Кольца:
«Оно было горячим, когда я впервые дотронулся до него, горячим, как уголь, и таким сильным был ожог, который я получил, что я уже не надеюсь когда–либо исцелиться полностью. Сейчас, когда я пишу сии строки, оно немного остыло и еще остывает — и, мнится мне, уменьшается в размере, однако не утеряло ни красоты, ни прежнего своего вида. Надпись, что была сначала четкой, как бы ало–огненной, выцветает и уже трудна для чтения. Выгравирована она в эльфийских рунах Эрегиона, ибо нет в Мордоре букв, которые годились бы для такой тонкой работы, но язык мне неизвестен. Мыслю, что это язык Черной Страны, ибо нет в нем ни благозвучия, ни вежества, но какое зло заключено в сих словах, мне неизвестно; однако я намерен переписать их, ибо опасаюсь, что руны померкнут и не появятся более. Полагаю, Кольцу недостает жара Сауроновой длани, которая была черна и все же обжигала как огонь, почему и убит был Гил–галад. Если нагреть золото, надпись, возможно, станет ярче, но я не хочу рисковать этой вещью, ибо не желаю причинить ей даже малейшего вреда. Это единственное из творений Саурона, которое можно назвать воистину прекрасным. Сие Кольцо — настоящее сокровище. Мое сокровище. Я дорожу им, хотя и стоило оно мне немало».
Когда я прочел это, то понял, что мои поиски закончены. Надпись, перерисованная рукой Исилдура, действительно была сделана на языке Мордора и слуг Башни. Что касается содержания, то оказалось, что оно уже известно мне. В день, когда Саурон впервые надел Кольцо на палец, Кэлебримбор, создатель Трех, понял, что происходит, и услышал, как Саурон произносит вслух это заклинание. Так открылись эльфам злые помыслы Врага.
Я сразу же покинул Дэнетора, но еще по дороге на север получил весть из Лориэна: Арагорн–де побывал там и просил передать, что он отыскал существо, именуемое Голлумом. Я немедленно поспешил им навстречу, чтобы узнать, как ему это удалось. Мне страшно было даже гадать, через какие опасности прошел Арагорн, чтобы поймать Голлума.
– Об этом нет нужды рассказывать, — молвил Арагорн. — Когда человеку приходится идти мимо Черных Ворот или ступать среди мертвых цветов Долины Моргул, смертельные опасности стерегут его за каждым камнем. Поначалу я тоже потерял надежду и повернул к дому, но по дороге случайно набрел на то, что искал: следы ног в грязной луже. След был свежий, но вел он не в Мордор, а из Мордора. Я пошел по следу вдоль Мертвых болот и наконец настиг добычу. Голлум рыскал по берегу зловонного озерца, вглядываясь в воду. Там–то, когда опустился темный вечер, я и схватил его. Мерзкое создание было сплошь покрыто зеленой слизью. Думаю, он уже никогда не воспылает ко мне любовью. Он укусил меня, но и я, признаться, не был с ним особо ласков. Все, чего я смог от него добиться, — это след зубов. Дорога домой оказалась необычайно тяжелой. Приходилось не спускать с него глаз ни днем ни ночью, гнать впереди себя на веревке с кляпом во рту, укрощать голодом и жаждой — и понемногу продвигаться к Черной Пуще… Но все же я наконец доставил его туда и сдал эльфам, как уговорился с ними раньше. Не могу описать, как я рад был от него избавиться — к тому же смрад от него шел невыносимый… Что до меня, я надеюсь никогда больше его не видеть. Гэндальф с ним впоследствии долго беседовал, хотя как он выдержал — не знаю.
