На кровати лежал ворох женской одежды — платья, юбки, нижнее белье. Были здесь и мотки с лентами. Я взял одну, голубого цвета, бережно развернул Котенка спиной к себе.
— Думаю, это тебе тоже пойдет. Не шевелись.
Я повязал ленту так, чтобы волосы не лезли ему в глаза, на темени оказался кокетливый большой бант. Котенок нерешительно потрогал его, потом заглянул в зеркало. Покрутился перед ним, пытаясь заглянуть себе за спину, поковырял пол ногой в чулке.
— Хоть сейчас в гимназистки отдавай, — удовлетворенно сказал я, наблюдая плоды своих рук, — Чудные девчушки, оказывается, иногда получаются из диких варваров. Только не тереби юбку постоянно.
— Хорошо, — он опустил глаза. Закатный румянец по-прежнему горел на его бледных щеках. Ему было ужасно неловко, он не мог смотреть на меня, но… зачем-то же он сделал это?
— Котенок, — я мягко обнял его за плечи, — Почему?
— Я… — он вдруг кинулся мне на шею и я почувствовал, как на его лице появляется влага, — Извини. Прости меня, Линус. Я выгляжу глупо? Да? Скажи мне. Я выгляжу не так? Я просто… просто… я подумал, может тебе так понравится больше. Я… Тебе не понравилось, да? Мне лучше опять одеть штаны? Линус?
— Ты самый глупый, самый смешной и самый отважный котенок в этом секторе Галактики, — я вздохнул и чмокнул его в переносицу, — Ты хотел понравится мне. Для этого не нужна юбка. Ты нравишься мне таким, — я провел ладонью по его губам, — Ты греешь меня только тем, что находишься рядом. И мне все равно, что на тебе надето.
Он заревел, уже совсем по-женски, не таясь.
— Ну-ну-ну… Ну чего ты, глупышка? Перестань.
— Я думал… Я идиот, Линус. Я полный идиотский дурак.
— Тогда уже дура, — неуклюже пошутил я, — Дураки в юбках не ходят.
— Я думал, что у вас… На Герхане…
— Ты пытаешься меня соблазнить? О великий Космос! Оказывается, таки есть дураки побольше меня!
— Дуры… — прорыдал он, пытаясь спрятать лицо на моей груди.
— Неважно. Нет, ну надо же… Ты решил, что если не соблазнишь меня, я не буду обращать на тебя внимания? Ты считаешь, что герханцы не способны на чувства без секса?
— Уу-у-уу…
— Я не избегаю тебя. В штанах или еще в чем, ты выглядишь замечательно.
У меня перед лицом оказался огромный горящий изумруд.
— Да?
— Тысячу раз да. Красивее тебя я никого не видел.
— Линус.
— Что?
— Прости меня, — он успокоился, перестал плакать, — Я обидел тебя. Прости.
— Ерунда.
Я погладил его по голове, бант закачался, как севшая на поверхность воды птица. Кто бы мог поверить, что не так давно вместо легкой юбки на нем были стальные доспехи.
Он приник ко мне, намертво обхватив руками за шею. В этот момент он был таким хрупким, невесомым, маленьким. Я опустил лицо в его волосы, выдохнул воздух носом.
— Я больше не боюсь, Линус.
Чтобы ответить мне пришлось бы поднимать голову. Но этого я сделать не мог.
— Мне уже не страшно. Раньше я думал, что это ужасно. Даже не я, а как будто кто-то внутри меня так думал… Ну и я тоже чуть-чуть. Я тебя боялся.
— Умгу…
— А теперь нет. Знаешь, у нас там… за такое не прощают. Даже если есть подозрение… Это огромный позор на весь род. И мучительная смерть. Мужчину, который посмотрел на другого мужчину иначе чем как на соперника или товарища по оружию, ждет кол. Гадкая смерть, долгая. Смешно, да? Но я даже не этого боялся, я больше всего себя боялся. Так бывает?
— Ублюдки, — прошипел я, — Скоты. Они с детства учили вас бояться любви. Ублюдки. Своими бы руками… Все забрали, даже ее.
— Ничего, глупости все это. Линус, поцелуй меня.
Я поцеловал.
— Я не знал, что это так… Что так может быть. И я уже совсем-совсем не боюсь. Мне хочется быть с тобой. Чувствовать тебя. Прижиматься к тебе. Раньше я даже подумать о таком не мог. Наверно, я действительно идиотский дурак. И вел себя как идиотский дурак.
— Нет, все было правильно. Не терзай себя. Вот кому и в самом деле полезно было бы всыпать розог, так это мне.
— Почему? — удивленно спросил он, — Почему ты так говоришь?
Ну и что я мог ему ответить?
— Я знал, чем все это закончится. С самого начала — понимаешь?
— Ну и пусть. Стой. Ты думаешь… — его ноздри раздулись — Ты это серьезно, да? Ты думаешь, что я… то есть… Что я из-за тебя так? — Котенок раздраженно отдернул юбку, она сползла, обнажив на бедре тонкую ажурную полосочку, — Что ты меня соблазнил, думаешь?
— Да, — сказал я, чувствуя полынную горечь правды на губах, — Я мог ничего этого не делать. Из-за меня все пошло к чертям. Я двести раз мог сделать то, что надо было, но я не делал ничего. Смотрел. Обманывал себя. Боялся. Хотя с самого начала понимал, к чему все это идет.
Котенок схватил меня за ремень брюк, тряхнул.
— Сволочь ты, вот кто. Герханский задавака…
— Ты изменился, Котенок. Вспомни, каким я тебя увидел. Ты хотел быть воином, рвался в бой. Ты уверен, что и сейчас этого хочешь? Ты стал другим. И хочешь ты этого или нет, причиной был я. А у меня не было права менять тебя. Я хотел лишь погладить лисенка, а получилось так, что лисенок привык, стал домашним. И теперь пропадет без меня. А я без него.
— Какой лисенок? — не понял он.
— Пустое, это все прошло.
— Пошли на воздух. Мне душно здесь.
— Да, мне тоже душно, — сказал я и добавил мысленно, — Последние лет десять.
Мы спустились по лестнице и вышли на косу. С близкого расстояния маяк можно было принять за исполинскую, выбеленную временем кость какого-нибудь огромного давно мертвого животного. «Вот и мы так, — подумалось некстати, — как морские блохи, живущие на чужих останках.»
Был штиль, море растянулось бесконечной идеально ровной плоскостью, сквозь которую то в одном месте, то в другом просвечивали зеленоватые пятна. На их фоне можно было разглядеть беспечно шныряющие верткие силуэты рыб. Я присел на корточки, опустил руку в воду, море привычно облизало ладонь.
— У меня мало времени, — Котенок стоял рядом, скрестив на груди руки. Ему было холодно, кожа на плечах и шее пошла крохотными пупырышками, — Дай мне маленький кусочек счастья, а?
Я встал, обнял его, растер кожу. Котенок поежился, но освободиться не пытался.
— Счастье. Это горячая штука, малыш. Если съесть сразу кусок, можно сгореть.
— Я уже сгорел. На орбите.
— Не шути так.
— Я и не шучу. Линус. Мой Линус.
По сердцу резануло сталью.
— Что? — Котенок беспокойно повернулся ко мне, заглянул в глаза, — Объясни мне. Я попытаюсь понять. Я глупый идиотский дурак, но я попытаюсь. И если… если есть причина, я… — он шмыгнул носом, — Я больше не буду. Вообще. Обещаю. Но я не могу понять.
