Они прибыли на поле, укатанное многочисленными парусными досками. Многие немаги — ученики развлекались тем, что катались на досках с парусом. Эти доски отличались от ледовых буеров тем, что на них надо было стоять, удерживая парус в руках. Это было очень непросто, доски ехали очень быстро, и падения были весьма частым делом. Но тем веселее и интереснее было кататься.
Ваулина побежала против ветра, выравнивая магией взлётную полосу и зажигая в снегу волшебные огоньки — так, чтобы было похоже на настоящий аэродром. Майоров и Палиас начали расчехлять киноаппарат с регистрирующей аппаратурой.
— Красота-то какая, — произнес Гуров, глядя на выстраивающуюся цепочку парных огоньков, сходящихся в перспективе, — ну что, полетаем, господа волшебники?
Александр посмотрел на него и подумал, что Сергею Александровичу эта цепочка уходящих вперед огней, наверное, должна представляться очень волнующей. Это же был его самолет. Самого Александра больше волновала та проблема, что управлять самолётом он учился только по книжке, да немного на модели ракетоплана…
— От винта! — закричал Гуров, заводя мотор. Он сидел в передней кабине биплана, Валентин Соколов — во второй. Под винтом никого не было, мотор у Гурова запускался от нажатия кнопки. Возглас имел исключительно традиционный характер.
Пропеллер взвыл, самолёт начал набирать скорость. Экспериментальный самолёт сумел очень бодро взлететь и сделать пару кругов над полем, Валентин покачал его немного с боку на бок и пошел на посадку. Константинос на всякий случай сопровождал их на метле, на небольшом расстоянии сзади. После посадки Гуров уселся в заднюю кабину, а Александр полез в переднюю — на место ученика. Теперь им предстояло испытать биплан во всех мыслимых режимах — от перевёрнутого полёта и до максимальных нагрузок.
Но никаких испытаний не получилось — не успели они набрать и двух километров, как Гуров закричал: "Прыгай!". Ещё до полета он предупредил Александра с Валентином, что ожидает от мотора разных пакостей, вплоть до взрыва, и потому при малейшей угрозе следовало покидать самолет без колебаний. Так Александр и поступил, схватил метлу и сиганул за борт, прямо вверх, и очень вовремя. Мотор оказался вполне хорошим, а вот реактор взорвался, да так, что взрывная волна докатилась аж до университета. Через пять минут появились ректор, укутанный в теплую мантию, Валерий Марадей, преподаватель воинских искусств, и доктор Васильева, из университетского госпиталя. Гуров в это время стоял над обломками реактора и задумчиво изучал один из фрагментов.
Александр с другими магами уже закончили восстанавливать самолет. Каркас удалось восстановить полностью, не восстановилась только сгоревшая тканевая обшивка на крыльях. Гуров не обратил на самолет никакого внимания, погрузившись в изучение обломков, что было немного обидно. Студенты — маги постарались на славу, а он даже не поднял головы. Ректору пришлось его окликнуть, чтобы привлечь внимание.
— Сергей Александрович, вы целы? С вам всё нормально?
— Да, спасибо, все здоровы, — ответил Гуров, — не извольте беспокоиться. Сейчас вот немного поизучаем технические проблемы, и домой поедем.
— Сергей Александрович, поберегите себя. В вашем возрасте пилотировать самолет, да ещё со студентом на борту… Не хочу вас обидеть, но и внимание не то, и память не та…
Гуров набычился:
— С памятью у меня всё нормально. А студент, что ему сделается… Маг в непробиваемом плаще, с метлой и на самолете, который не развивает больше ста тридцати километров в час. Плюс два мага — целителя рядом.
— И всё-таки вы должны быть осторожнее. Вы используете такие взрывоопасные вещи, такой опасный реактор!
— В этом реакторе аж три кило алюминия да немного калиевой щёлочи. Вы когда-нибудь видели, чтобы алюминиевая стружка сама взрывалась?
Ректор и его сопровождающие улетели. Гуров проводил их очень мрачным взглядом, а затем тихо продекламировал:
На крыльце милок стоит,
На носу дерьмо висит,
Гул мотора затихает,
Еропланы там летают…
— А ну-ка скажите мне, господин хороший, — спросил Гуров, показывая подошедшему Александру искорёженную взрывом железяку, — через какую температуру прошла эта деталь?
Александр посмотрел на железяку и пожал плечами. Их, конечно, учили отличать сталь от железа, но чтобы настолько…
— И чему вас только учат? Не менее двух тысяч градусов. Видишь окалину и посиневшие слои, цвета побежалости? На воздухе такая температура недостижима. В реакторе у нас была обычная алюминиевая стружка, плюс электролит. Электролит, не скрою, обработан магией, чтобы получше окислял, но даже при нестационарной работе, окислись все запасы топлива в реакторе, такой температуры не было бы. А бабахнуло очень здоровски, на уровне десяти килограмм тротила. А там алюминия было всего-то три кило, из них два с половиной целы, вон, валяются. Откуда такая энергия?
Александр промолчал.
— Кто-то хотел нас убить. Но, на наше счастье, реактор перегрелся, и мы выпрыгнули за несколько секунд до того, как нам добавили огонька. Вот теперь встаёт интересный вопрос: кто из этих троих хотел нас убрать и зачем? Даже два интересных вопроса: кого из нас они хотели достать? У тебя, случаем, нет заклятых врагов? Сильно быстро тут эти стервятники появились. "Внимание не то, память не та". Посмотрю я, кто из них сможет так чисто взлететь, как я. Думаю, доктора Васильеву мы можем исключить из числа подозреваемых. Наверное, мне действительно не стоило брать тебя в кабину. Риск меньше.
Обратная дорога была не такой веселой, как дорога туда, но прошла, по ощущениям, намного быстрее. Немаги переваривали информацию и молчали, Александр пытался осмыслить слова Гурова, но ничего придумать не мог. Студенты уже знали, как транспортировать самолет, и, не дожидаясь Гурова, оттащили самолет в ангар и закрепили его как раз к тому моменту, когда туда только доковылял их наставник. Распрощались быстро и печально, каждый думали о своем.
Этот разговор имел одно неожиданное последствие. Юрген Трескофф подумал — подумал, припомнил кое-кого из своих искренне верующих родственников и решил, что жить созиданием и быть на стороне Бога гораздо лучше, чем жить своевольным вседозволяющим эгоизмом. Он был неплохим в сущности парнем, из хорошей католической семьи. Свою военную службу он рассматривал как служение своему народу, как обычную драку между "чужими" и "своими", и никак не предполагал, что за патерналистскими высказываниями фюрера стоит настолько безжалостная и беспросветная идея. С этими мыслями он пошел к падре Иоанну — университетскому священнику, спрашивать, сможет ли Бог его простить и взять в свою команду. Во многом на его решение повлияли те картины, которые он увидел в фашистских лагерях смерти. Боевой лётчик, он и не подозревал, что его руководство планирует уничтожать в концлагерях целые народы. А концлагерей ему пришлось повидать немало: в ходе поиска кандидатов в волшебники штрафная группа посетила почти все немецкие лагеря смерти, как те, что были созданы для уничтожения евреев и поляков, так и лагеря военнопленных.
