Солнце неспешно уходило за Большой Суингон. Со скалистого плато, где вели беседы Эгин и Авелир, открывался необычный, величественный вид. Солнце, «господин солнышко», как говаривали горцы, совершало медленное падение в расщелину промеж двух горных хребтов, заливая кедровую рощу багрянцем.
– …я не знаю, придет ли сюда Лагха сам, или пришлет кого-то вместо себя. Не знаю, пришлет ли Свод Равновесия подкрепления или сочтет правильным замять этот инцидент, дабы ненароком не ввязаться в заведомо проигранную войну с могущественным Югом. Я не знаю и не могу знать, чем все это обратится, – Авелир говорил тихо, но каждое его слово, казалось, отзывается неслышным эхом в долине и среди скал. – Но я совершенно уверен в том, что если мы, ты и я, будем сидеть здесь сложа руки, Медовый Берег, Варан, горцев и, в конечном счете, нас с тобой, не ждет ничего хорошего.
– Но что мы можем сделать? – долгий разговор порядком утомил Эгина и все происходящее теперь виделось ему в весьма мрачном и безысходном свете. – Что мы вдвоем значим против южан?! Против твоего брата, если он и в самом деле так деятелен, так устремлен к власти и, главное, преисполнен такой всепожирающей ненависти? Против тех, кто заправляет шардевкатранами?
– Южане – не муравьи, но они и не Воинство Хуммера. Костерукие сильны и омерзительны, но я знаю как бороться с этой нежитью, не вступая в честный, а потому опасный поединок. Хозяева шардевкатранов – искусны, но трусливы. Они выжидают и слишком страшатся совершить неверный ход. Вдобавок, против шардевкатранов южане, которые с горем пополам научились подрывать изменчивых выползков с помощью «гремучего камня». Да и сами выползки, к счастью, уязвимы. Я, Авелир, владею магией времени, как ты, наверное, мог уже убедиться в бою с людьми Багида за Кедровую Усадьбу. Это значит, что я способен принести ощутимый вред племени шардевкатранов. Это в худшем случае. А в лучшем – со временем перебить их всех до единого. Очень скоро я научу тебя основам своего искусства. Вдвоем мы управимся куда быстрее, – в словах Авелира сквозила такая убежденность, словно речь шла о тривиальнейших вещах вроде ремонта лодки или уборки скотного двора.
– Не врешь? – строго спросил Эгин, еще в Своде Равновесия привыкший к мысли о том, что владеющие магическими секретами делятся своим искусством весьма и весьма неохотно.
– Нет, Эгин. Не вру. Я обещаю. Итак, все мною сказанное значит, что мы должны успеть до того, как нога Ибалара ступит на Медовый Берег. Потом будет поздно. В мире бренной материи зло почти всегда сильнее добра. Увы.
– Успеть что?
– Успеть уничтожить Серый Холм вместе со всеми его обитателями, будь они люди или костерукие.
«Хм-м, – подумалось Эгину, – запросы этого престарелого эверонота скромными никак не назовешь!»
– Но, Авелир, сейчас из меня никудышный боец. По крайней мере, пока даже поднести кусок ко рту – для меня нелегкая задача, – как бы извиняясь, ответил Эгин, пробуя рукой мокрую повязку на боку.
Может быть, в Эгине говорил здравый смысл. Возможно – простая человеческая трусость. Но Авелир не ответил. Он лишь сосредоточенно осмотрел раны Эгина. Методично сменил повязки, попробовал языком край самой глубокой раны, приложил ухо к груди Эгина и вынес приговор.
– Завтра утром ты будешь здоров, как грютский новобранец. Но только завтра утром.
И, пожелав Эгину доброй ночи, словно бы растворился в темноте. Вот, казалось бы, мгновение назад он был подле ствола ближайшего кедра, как вдруг…
Шестнадцатый день месяца Алидамx 1 x
Как понял Эгин, после битвы с костерукими он, Авелир в обличье Куха и Хена стали для горцев чем-то средним между матерями-прародительницами и отцами-основателями. При этом Авелир предпочел не открывать тайну своей личности горцам, оставшись тем самым косноязыким и суетливым Кухом. «По меньшей мере сутки пришлось бы объясняться с воинами горцев на предмет моих перевоплощений, – пояснил он Эгину. – А так я просто ученик гиазиры, повелитель доброго меча и все такое.» И, чтобы не менять уже сложившихся представлений горцев, они сошлись на том, что Эгин и впредь будет изображать из себя самого главного и многознающего, полностью сообразуясь, разумеется, с советами Авелира. С другой стороны, у горцев появилась новая мамаша в лице Хены и после того как ей удалось призвать Солнце Предвечное (а равно и «господина солнышко») против костеруких, они прониклись к ней доверием и глубокой нежностью. И говорить с горцами имело смысл в конечном счете именно ее устами.
Вот почему они встретили следующее утро так как встретили.
Уцелевшие после битвы мужчины-воины горцев – их было около двух десятков – расселись вокруг кедра, на котором располагалось жилище Сестры Большой Пчелы. Сама Сестра Большой Пчелы разместила свои дородные телеса на толстенной ветке, в которой были вырезаны несколько углублений – сиденья, стало быть. Вполне удобные сиденья, выстеленные травяными матрасами. По правую руку от Хены восседал Эгин, у корней дерева – Кух-Авелир в своей излюбленной позе полулотоса. Хена говорила, Эгин время от времени направлял ее мысли в нужное русло, а Кух-Авелир переводил всю эту галиматью как находил удобным, нужным, уместным и просто забавным. Вообще, эверонот, как уже успел заметить Эгин, обладал развитым, хотя и мрачноватым чувством юмора.
– Дети мои и сестрицы моей Большой Пчелы! – начала Хена весьма прочувствованным голосом. – Вчера на рассвете нас всех могли кончить.
«Убить», – предосудительно поправил Эгин, которому варанский провинциальный жаргон здесь, среди детей природы, казался отчего-то особенно неуместным.
– …отправить в страну беспредельно обильной еды, – перевел Авелир, что вызвало среди горцев неожиданно бурный взрыв одобрения. С одной стороны, все радовались, что остались живы и в эту самую страну не попали. С другой стороны, раньше еда в той стране была просто «обильная», а отныне времена пошли такие ужасные, что убитых героев отправляют к «беспредельно обильной» еде. Знать, Большая Пчела все старательнее печется о своих сыновьях в посмертии.
– Но все обернулось к лучшему, – продолжала Хена, – и опасность временно отвратилась от нас. Но кроны кедров нашептали мне, что поганые твари могут вернуться, вернуться в числе куда большем, чем раньше, и тогда всем нам несдобровать.
Горцы зашумели – на этот раз возмущенно. Один из них – Эгин успел запомнить, что его зовут Снах – выкрикнул:
– Никогда еще Сын Пчелы не знал поражений! И кто бы не пришел в мои горы, с ним станется то же, что вчера учинил я бревноруким!
