Когда Аллока Ллиннота стегнул утяжеленный грузиком кнут, принц испытал дикий ужас, ему показалось, что он ослеп. Конь понес, Аллок орал, летя сквозь чащу, по ладоням, сомкнувшимся на пылающем лице, били ветки… это было смешно. Принц нащупал повод и осторожно, чтобы не рвать коню рот удилами, потянул. Жеребец убавил ход… После этого эльф решился раскрыть глаз, потом другой. Он видел. Правда, из-под рассеченной кожи на скулах и переносице выступила кровь, поврежденные места стремительно набухали… возможно, лицо распухнет так, что Ллиннот в самом деле некоторое время не сможет видеть, но он не ослеп.
Аллок припомнил собственный, минутной давности, страх — и расхохотался. Вот здорово! Прежде ему никогда не доводилось испытывать такого страха! Какое необычное, острое, ни с чем не сравнимое ощущение… стоит жить ради того, чтобы испытывать сильные чувства. Какое великое счастье — испытать страх. Еще большее счастье — побороть его. Сегодня Аллок приобрел новый опыт и стал мудрее.
— Князь! Князь!
— Я здесь, Келлиан!
— Ты жив, Аллок? Что с тобой?
Аллок осторожно потрогал горящее лицо. Жалко, что он не может сейчас поглядеть на себя в зеркало, наверное очень смешное зрелище.
— Какое-то странное оружие, Келлиан. Ты не разглядел, чем он меня?
— Нет, князь. Они напали сзади, и их было много. Ролливен отстал… кажется, он я слышал его крик. Но людей было так много!
— Это плохо. Я думал, мы убили всех людей в белом… Если их много, нам следует найти своих. Это будет рассудительный поступок, как ты думаешь?
— Это скучно, а значит, рассудительно, — согласился Келлиан. — Но что с твоим лицом? Очень больно?
Эльфы прикинули направление и пустили коней шагом, они намеревались обогнуть холмы и выехать на другую сторону гряды. Там должен находиться один из отрядов загонщиков, которые гнали людей в белом по направлению к теснине.
— Будто огонь жжет, — согласился принц. — И нос, похоже, поврежден. Теперь я лучше понимаю Орвоеллена.
— Орвоеллена?
— Ну да. Ты помнишь его? Орвоеллен Кривой Нос? Ему перебили переносицу в бою, и он возненавидел людей, даже отправился в Ренприст наемником, чтобы убивать людей в их собственных войнах. Его прикончил мой заблудший шурин Филлиноэртли. Так вот…
Аллок Ллиннот снова прикоснулся к лицу и тут же отдернул руку. Ай, как больно!
— Так вот, только теперь я стал понимать Орвоеллена. Пока мы скакали через лес, я хотел убить всех людей.
— А теперь?
— И теперь хочу. Но не всех, потому что это было бы скучно, даже еще скучней, чем рассудительные поступки. Теперь я хочу убить только людей в белых плащах. Интересно, что за странное оружие меня поразило?
— Едем скорей, — предложил Келлиан. — осмотрим убитых в долине. Поглядим, чем они вооружены.
— Ты думаешь, уже все кончено?
— Тихо стало.
Эльфы отыскали отряд в два десятка конных лучников. Воины не стали сдерживаться и смеялись при виде лица Аллока, разделенного красной полосой надвое. Принц бы и сам смеялся, только очень больно было, когда натягивалась кожа на лице. Он веселился, стискивая зубы — и это само по себе было тоже смешно.
Во главе отряда лучников Аллок отправился на холм. В долине в самом деле все закончилось. Больше сотни тел в белых плащах смешно лежали в кустах вдоль ручья и на обрывистых склонах.
Пересчитав убитых, Ллиннот нахмурился — слишком мало. И к тому же — много коней, в долине полегла только кавалерия белых.
— Где пехота? Где белые без лошадей?
Сотник пожал плечами.
— В долину вошли эти, мы их убили. Очень смешно. Больше никого не было. Приказов не было.
Князь нахмурился — в том, что не было приказов, его вина. Он должен был отдать распоряжение загонщикам: гнать пехоту вслед за конницей белых, а если это не удалось — стрелкам спускаться с холмов и атаковать внизу. Его ошибка. И это уже не смешно.
— Разослать отряды, искать пехоту. Найти и убить.
* * *
Когда в лесах вокруг города были замечены эльфы, отец Брак не испугался и не удивился. Скорей всего, именно этого он и ждал. Сперва, когда воинство только ушло на север, легат Брак велел перегородить улицы баррикадами. Феллиост — небольшой город, так что защитить периметр с сотней братьев казалось несложным делом. Солдаты заложили и заколотили в окраинных зданиях окна, выходящие к околице, а промежутки между домами перегородили наскоро сколоченными из досок щитами. Для прочности щиты подперли мешками с землей и песком, а также каменными обломками старых стен, которые грудами валялись повсюду. Жителям было велено переселиться с окраин к центру города, если нужно — занять пустующие здания.
На второй день появились эльфы. Нелюди подступали небольшими группами, обстреливали братьев, охраняющих баррикады. Отец Брак запретил отвечать, пока враг не приблизится на тридцать шагов — на таком расстоянии лучники Белого Круга могут бить эффективно, а если дальше — они сильно уступают эльфийским стрелкам. Не получая отпора, нелюди обнаглели и в самом деле двинулись к укреплениям. Тогда и братья дали ответный залп. Эльфы отступили. Потом снова стали кружить у окраины, укрывались за грудами камня и щебня, изредка пытались приблизиться. Но пока их было немного, нелюди не слишком рисковали.
Так продолжалось два дня. На третий эльфов стало больше, они все наглей подступали к баррикадам. Отец Брак велел запереть местных жителей в соборе и неусыпно стеречь, викарий боялся предательства. Если эти северяне жили с эльфами в мире и подчинялись нелюдям, то не исключено, что могут и ударить в спину братьям, чтоб услужить новым хозяевам. А собор — большое здание, единственное, где можно разместить всех. Горожане просили позволить им выйти, заверяли и клялись, что не желают зла воинству Белого Круга, но Брак оставался непреклонен. На войне не бывает доверия, только расчет.
— Я бы велел казнить вас всех, до единого, — заявил легат арестантам, — будь у меня доказательства измены. Малейшего, самого слабого доказательства было бы достаточно. А сейчас, когда вы бессильны совершить подлость, я не смогу такого доказательства получить. Терпите — и сохраните и тело, и душу в целости. Молитесь.
Так что днем и ночью из собора доносился стон, причитания и детский плач. К тому же арестантам требовалось справлять нужду, а они не могли этого делать в храме. Под присмотром солдат мужчины вырыли яму подле выхода, соорудили толчок. Каменщики быстро возвели кирпичные стены, так что выход из собора по-прежнему оставался только один-единственный, но внутри ограды теперь оказался нужник.
