— Она пришла в себя, — рыкнул голос справа.
Я поджала губы, но притворяться не было смысла, меня уже раскрыли. Опустила голову, чтобы яркий свет не бил в глаза, и смогла их приоткрыть. Глаза адаптировались небыстро, но все же через некоторое время я смогла оценить обстановку.
Пустыня, едва ли не полдень — ярко светит солнце. Жара. Подо мной какой-то потертый пыльный ковер, голову от жара едва прикрывает тент из обычной ткани, совсем не такой светонепроницаемой, как закрывала мне раньше голову. Рядом возвышается здоровенный детина с не по-человечески оливковой кожей. Он ухмыляется, и теперь, вблизи, я вижу, его торчащие клыки даже крупнее моих, они немного выступают вперед из ряда зубов, но не торчат из-за губ, как у чистокровных орков, если рот закрыт.
Второй такой же стоит справа, скрестив руки на груди, он одет сверху в одну безрукавку, и видны его бугрящиеся мышцы, покрытые какими-то мелкими узорами из круглых, треугольных и квадратных спиралей и каких-то орнаментов. На поясах у обоих висят здоровенные палаши.
— Пришла в себя, красавица? — с улыбкой доброго дедушки тянет старик-купец, один из партнеров Рохеиса.
Он сидит на груде шелковых подушек на отдельном чистом ковре, постеленном сверху нашего, один слуга держит над его головой дополнительный зонтик от солнца, а двое других обмахивают сделанными из перьев опахалами.
«Не знаешь, что говорить — помалкивай», — частенько приговаривала мне Анна Павловна, мой дипломный руководитель. В хорошей ситуации еще улыбнуться можно, это обезоруживает. Сейчас улыбаться меня совсем не тянуло, но я решила подождать и посмотреть, что же он скажет.
Старик бросил взгляд в сторону и кивнул, от чего один из слуг, уже четвертый, аккуратно присел между нами и положил на ковер какую-то бумагу, перо и чернильницу. Что это такое я спрашивать не стала, все так же молчала и ожидала пояснений.
— Что ж, подписывай, — предложил со вздохом старик.
— Простите, я не умею писать, — улыбнулась ему вежливо.
— Умеешь, я же видел, — хмыкнул он. Да, забыла, я же делала заметки на встрече.
— Я умею только рисовать. Вы не знали? Я же дикарка с Жемчужных островов, не владею халифатским, имперский только учу. Выучила пока только буквы «Альк» и «Бельк», могу их нарисовать.
Он рассмеялся по-доброму, будто Дедушка Мороз, а у меня от этого голоса мурашки по спине побежали и плавник чуть не дернулся — едва сдержалась.
— Да мне все равно, на каком языке ты подпишешь, хоть крестик поставь, хоть кружок нарисуй, главное — что это будет твоя подпись. Это же магический контракт.
— И что же в нем написано? — осведомилась из любопытства. — Простите, сама-то я прочесть не могу, не грамотна.
— Что ты берешь у меня в долг двадцать тысяч золотых и обязуешься их вернуть, а если не сможешь, то обязана отработать, став моей рабыней. Число, подпись.
— Отработать в доме удовольствий? — выгнула я бровь. — И с какой же зарплатой?
Он рассмеялся, будто хорошей шутке, хотя сама я понимала, что с чувством юмора у меня не густо, особенно сегодня.
— О, уверяю, твое тело меня не интересует и то, что ты не окажешься в доме удовольствий, прописано отдельным пунктом. Поверь, к тебе как к женщине у меня нет никакого интереса, стар я для этого уже. Так что соглашайся и закончим с этим, я домой хочу, мне вредно столько времени находиться на солнце.
Как мило.
— И какова же будет оплата моего рабского труда?
— Ты будешь получать тысячу золотых в год.
Двадцать тысяч золотых по тысяче в год — двадцать лет рабства. Отличная перспективка наклевывается!
— Очень щедрая зарплата для секретаря, — заметила я.
Он рассмеялся. Кажется, я тут самый крутой стендапер.
— Что ты, девочка. Мне не нужен секретарь. Мне нужен маг.
«Знает», — пролетело в голове. Что ж, этого следовало ожидать, вопрос в том, как много он знает.
— А вы… — я запнулась, пытаясь подобрать синоним к слову «боитесь», это был явно не тот человек, про которого следовало так говорить, — а вы уверены, что можете заставить мага делать, что захотите?
Он развел руки, будто пытаясь охватить ими всю бескрайнюю пустыню:
— Ты ведь маг воды. А здесь нет никакой воды. Благодаря моим замечательным воспитанникам, — он кивнул на полуорков, — мы за полдня ушли от города и побережья на расстояние трех дневных переходов. Здесь поблизости нет никаких оазисов, никаких источников, ничего. Здесь ты — простой человек, обычная женщина, да еще и немощная. Тебе некуда бежать, у тебя нет выбора. Соглашайся.
— А если я сперва соглашусь, а потом, оказавшись поблизости от воды, попытаюсь вас убить? — спросила из интереса.
Он рассмеялся.
— Ты же издалека, я знаю. Когда на человека одевается магический ошейник, он уже не может перечить приказам своего хозяина. Все, что я прикажу — ты сделаешь. И есть несколько главных приказов, которые отдаются каждому рабу: не вредить хозяину и его семье, если они не вредят хозяину и нет такого приказа. Не вредить себе и не пытаться совершить самоубийство. Дальнейшее — зависит от контракта. Поверь, у тебя будут хорошие условия.
Состроила на лице скучающее выражение:
— Простите, что-то мне это предложение не интересно.
Старик кивнул и не сдвинулся с места, как и его люди. Я уже ожидала, что бить начнут, но никто на мои слова не обратил никакого внимания. Купцу принесли тарелку со фруктами, и он, развалившись поудобнее на подушках, принялся их поедать, прищуриваясь и чавкая от удовольствия. То есть ломать собирались мягко, давя на психику.
А у меня тем временем уже спина затекла, сидеть более-менее ровно с вытянутым вперед хвостом было весьма неудобно, равновесие сохранялось с трудом.
— Простите, вы не могли бы?.. — не выдержала я.
— Дать тебе воды? — спросил купец с любопытством.
— Нет. Мне бы какую-нибудь опору для спины. Не обязательно подушку, можно любой ящик или ненужный мешок, просто чтобы опереться. Простите, вы ведь знаете, я инвалид, у меня не работают ноги, и сидеть вот так мне очень тяжело.
Купец смерил меня нечитаемым взглядом, а затем кивнул своим людям. Один из стражников-полуорков отошел и вернулся минут через пятнадцать с каким-то мешком. Пахло от него мокрой собакой, а вернее — верблюдом, а внутри будто камни были нагружены — что-то неровное, комковатое и жесткое, но я все равно с явным удовольствием откинулась на него спиной и продолжила ждать, будто это я возлежу на мягкой перине под кондиционером.
— Виноградика не желаете? — осведомился светски купец.
— Нет, благодарю, не голодна, — качнула я головой, потому что не представляла, что эта парочка горилл будет меня кормить с рук. А развяжут — так еще не лучше, увидят во что я веревку превратила, а она тем временем практически на честном слове держится, плечом дерни — порвешь.
— Ну, ничего, подождем, — вздохнул старикашка. Отложил фрукты, вытер руки полотенцем, посидел немного в тишине, но потом все же не выдержал и заговорил: — вы знаете, я очень люблю умных людей. Да еще и талантливых — люблю вдвойне. А уж если речь об умных женщинах… эх, был бы я молодым…
— В моей стране любящий мужчина приклоняет перед женщиной колено, дарит ей драгоценности и просит разрешения назвать ее своей женой, — заметила я. — Боюсь, что наши традиции слишком сильно отличаются.
Старик вновь рассмеялся, будто отличной шутке, оглядывался на своих слуг, указывал на меня пальцем, бил по ляжкам, что-то бросал отрывисто по-халифатски. Слуги вежливо хихикали, даже оливковые амаблы заухмылялись. Кажется, тут ржали надо мной, а не вместе со мной, но это было ожидаемо.
Закончив смех на высокой ноте, старик утер слезы рукавом шелкового халата и в него же громко высморкался, вызвав у меня гримасу отвращения. Потом вздохнул и, посерьезнев, заявил:
— Ладно, хватит этих реверансов. Ты подпишешь бумаги, иначе я убью твоего любовника.
