Все так же осторожно изучая талисманы лича, но оставаясь сосредоточенным на излагаемой истории, Фарон решил, что именно в треугольнике заключен сигнал к восстанию. Тогда возникал следующий вопрос. Что делать? Там, в реальном мире, настоящая брошь висела на груди физического тела Сирзана. Эта была ее мыслеобразом. Сможет ли Сирзан довести свое дело до конца, если лишить его этой призрачной копии?
Фарон продолжал:
— Как ты думаешь, она заново подогнала все мельчайшие нюансы моего интеллекта и духа так, как они были соединены до этого? Несколько последующих лет я много размышлял над этим интересным вопросом, но ответа так и не нашел, так что давай не будем на этом задерживаться.
После того как Мать Страстей довольно грубо сшила мои части, она вышвырнула меня назад, в мою реальность, то есть на обсидиановый алтарь. Фактически это свидетельствовало о ее одобрении. Представляю себе, как были разочарованы наши жрицы. Никогда не видел, чтобы инквизитор радовался освобождению подозреваемого.
Может быть, для них явилось утешением то, что я вернулся совершенно безумным. Они на тележке отвезли меня домой, где женщины моего семейства привязали меня к кровати и начали обсуждать вопрос, не стоит ли придушить меня подушкой. Сэйбл стала моим защитником и сиделкой. Она не могла позволить себе потерять единственного постоянного и решительного союзника.
Давай пропустим период моего бреда и галлюцинаций. В конце концов, ко мне вернулся разум, и, размышляя над своим опытом, приобретенным в Абиссе, я пришел к выводу, что Ллос, показавшаяся мне бесконечно ужасной, злобной и смертоносной, была еще и божественно прекрасной. Просто тогда я совершенно обезумел и не мог этого признать.
Разглагольствуя без остановки, Фарон продолжал думать. Итак, если он разделается с талисманом, то тот в реальном мире, может быть, потеряет свою магическую силу. Хотя возможно, и нет, но сейчас появился хоть какой-то шанс, а другого могло и не быть.
— Конечно, она являла собой ту самую, высшую, власть, к которой стремятся все темные эльфы, особенно мы, маги, — продолжал молоть чепуху дроу. — Я с восхищением чувствовал, что она — наша покровительница. Она достойна нас так же, как мы достойны ее.
— Она поразила твое воображение, — произнес Сирзан, шевеля щупальцами-усиками, — так всякое, даже самое несимпатичное, божество может вызвать благоговение в смертном. Однако ты — маг и, хорошо разбираясь в таинственном, должен знать, что существуют силы гораздо более мощные, чем Ллос. Если они считают пригодным…
Фарон резко сорвал треугольную брошь слоновой кости с потертой одежды иллитида и ударил ею о перила моста. Украшение не сломалось. В отчаянии он отвел руку назад, чтобы отшвырнуть его подальше; может быть, оно останется навсегда на дне угрюмого водоема.
Холодная, грубая рука схватила его за воротник и рванула вниз. Сопротивляться он был не в силах. В этой реальности алхун был силен, как титан.
Лич вырвал у мага брошь и засунул ее в карман. Затем наклонил его голову пониже и обхватил ее щупальцами сухого, шелушащегося рта. Фарон понял, каким образом живодер обдирает чужие мозги для собственного пропитания. Он заползает своими усиками в наиболее удобные для него отверстия и выдергивает мозги из черепа жертвы.
— Тебе не понравилась моя история? — задыхаясь спросил Фарон. Хватка лича едва позволяла дышать. — Казалось, ты совершенно ею поглощен.
— Ты поднял на меня руку! Это недопустимо! — Сладкозвучный голос Пророка огрубел, представляя собой противную смесь шипения и глухого вибрирующего жужжания. Щупальца стиснули голову еще сильнее.
— С формальной точки зрения это не мои руки, — попытался оправдаться Фарон. О богиня! Такое ощущение, что череп вот-вот расколется! — Поскольку ведь все это существует только в воображении.
— Как ты узнал, какой талисман выбрать?
— Мое кольцо. Ни один маг не обходится без него.
— Ты — глупец, если решил, что можешь расстроить мои планы здесь, в моем приватном мире. Неужели ты не понимаешь, что в этом пространстве я — бог?!
— Я был ужасно небрежен, — ответил Фарон, — но, видишь ли, когда дроу знает, что подходит его последний час жизни, он сразу начинает думать о мести.
Сирзан немного ослабил хватку щупальцев.
— Но ты ошибся. Я не собирался убивать тебя. Это было бы расточительством. Поскольку моя цель — подчинить Мензоберранзан, то из тебя получился бы полезный раб. Не подними ты на меня руку, твоя неволя была бы относительно легкой, поскольку я люблю общество других магов. Теперь, боюсь, ты ни в малейшей степени не сможешь на это рассчитывать.
Боль взорвала голову Фарона. Он закричал.
— Дай я, — проворчал Хаундэр.
Держа наготове ятаган, он подкрадывался к Рилду.
Мастер Мили-Магтира попытался подняться, но потерпел неудачу. Никакие специальные приемы для преодоления боли не помогали — таким сильным был невидимый удар лича, похожий на вонзившееся прямо в мозг копье.
Сирзан моментально вышел из транса и ответил:
— Нет.
Хаундэр обернулся:
— Нет? — переспросил он. — Ты был прав насчет их. Впрочем, как всегда.
— И я надеюсь, — сказал лич, и щупальца вокруг его рта опять начали извиваться, — что ты хорошо это запомнишь. Однако теперь, раз они уже здесь, то могут оправдать твои ожидания и очень хорошо послужить нашему делу. Надо всего лишь восстановить первоначальный вид их мозгов.
Бард выгнул бровь:
— Ты можешь это сделать?
— Да, — ответил Сирзан, — но не теперь и не сразу. Сейчас мне нужна моя сила, чтобы дать сигнал.
Он стащил серебряное кольцо с пальца потерявшего сознание Фарона.
— Присматривайте за ними, — распорядился алхун.
— Хорошо, — сказал Тсабрак. — Я надеюсь, ты пристроишь их так, чтобы они у всех были на виду.
Он тоже приблизился к Рилду, который снова попытался подняться. Кто-то съездил ему по голове плоской стороной клинка, и последние, силы покинули его.
Обоих Мастеров изменники перетащили в другую комнату, такую же запущенную и грязную, как и весь замок, но кто-то, проявив догадливость, потрудился восстановить все необходимое в тюремной камере.
Изменники сняли с Рилда плащ и кольчугу, затем приковали его к стене. С Фароном обошлись гораздо более жестко, несмотря на то, что он был без сознания и вряд ли скоро пришел бы в себя. Они прислонили его к стене, голову обхватили стальной затяжкой, заткнули рот, чтобы не прозвучали слова заклинаний, а руки его вставили в специальные приспособления, не позволявшие делать движения не только руками, но и пальцами, исключая, таким образом, любой магический жест со стороны пленника.
