Некоторое время на стоянке я еще ненавязчиво присматривался к воинам, но все было как обычно, пока время не подошло готовить ужин. Тут я заметил, как люди стали потихоньку нервничать, бросать на меня осторожные взгляды, а когда я привычно стал выкладывать разделочные доски, доставать приправы и править поварские ножи, ко мне подошел один из ветеранов десятников и сказал.
— Ребята очень благодарны вам, господин травник, за то, что вы им помогли. Без вас Фронис точно остался бы без руки. Да и некоторые другие не дожили б до рассвета. Я-то понимаю немного в ранах. Так что, господин травник, ребята не обидятся, если вы отдохнете, а ужин состряпает Кримус. Мы уж как-нибудь, — и он ожидающе посмотрел на меня.
Я в свою очередь удивленно смотрел на него. По моему мнению, ничего особенного я не сделал. Да. Я заметил восхищенные взгляды сразу после оказания помощи. Но я и сам не уставал откровенно восхищаться профессионализмом людей, наблюдая, как они работают. Завораживающее зрелище. И никогда не считал чем-то постыдным, если мне что-то нравилось, сказать об этом открыто. Правда, встречал я и таких, кому найти изъян в чем-либо представлялось задачей первостепенной важности. Полагаю, эти персоны столь не уверены в себе, что втайне страшно бояться критики своего выбора. Помню, учитель Лабриано, когда к нему пришла старшая травница с жалобами на новую ассистентку, выслушав ее пару минут, попросил начать сначала.
— Впредь, почтеннейшая, жалуясь мне на своих подопечных, начинайте с их положительных качеств, и только потом говорите, что вас не устраивает. Неужели эта девушка такое чудовище, что ничего хорошего сказать о ней нельзя? Или вы плохо ее знаете? В этом случае, как вы можете решать ее судьбу?
Это был урок и мне. Невозможно увидеть целое, рассматривая только один его бок — самый выпирающий.
Десятник, увидев, что я не понимаю его, пришел мне на помощь.
— Вы молоды и в боях, видно, не бывали. Как вам знать, что чувствуешь, когда ранен, а по-настоящему помочь тебе никто не может. Терпи до замка…, коли сдюжишь. А кто поможет? Костоправ-то был. Да что он мог? Перевязать, чтоб кровь худо-бедно не шла. Кость вправить…, да и всё. А тут, как и его убили, совсем нам тоскливо стало. В горном-то замке знахаря нет. Тяжелых мы уж и похоронили было. Так что, как увидали как вы ловко, да быстро так… Прямо надежду нам подарили.
— Благодарю вас, господин десятник, за заботу, но мне совсем нетрудно приготовить ужин. Да и самому поесть хочется чего-нибудь съедобного. А перевязку сделаем после ужина. Нет возражений?
Обрадованный десятник помотал головой в знак того, что возражений не имеет, и поспешил к отряду.
Себе в этот раз я, не стесняясь, положил тройную порцию. Ночью предстояло много работы. Большинство легкораненых должны были почти полностью придти в норму. Двое тяжелораненых уже оклемались настолько, что завтра, скорее всего, смогут потихоньку вставать. Недельку отлежатся и будут в порядке. Четверо могли подождать пару деньков — их состояние оставалось тяжелым, но стабилизировалось. А вот двое, явно требовали моего целительского внимания. Пожалуй, на сеанс для дочери графа меня этой ночью не хватит. Готовя ужин, я не забыл про отвары для раненых и Олисии. Мой новый статус позволил мне напрямую обратиться к Цвентису с предложением давать его дочери специальный отвар горных трав. Некоторые из них могли быть употреблены с пользой только в свежем виде, и поэтому вряд ли были в распоряжении Гортуса, который, насколько я понимал, обязательно снабдил девушку поддерживающими зельями и эликсирами. Графу я объяснил, что таких больных, как Олисия, навидался у травника и тот всегда сетовал, что нет этих трав. Но как-то раз один охотник специально ездил в горы за этими травами для больной жены и гнал обратно, будто за ним мчались демоны, чтобы успеть привезти сбор свежим. Тогда-то, дескать, я и научился варить этот отвар. Вот еще бы корень животворный найти, но это мечта. Искать его долго и, не зная местности, почти безнадежно. С этого дня все необходимое я давал девушке в открытую.
Перед тем как расположиться на ночлег, предупредил старшего по караулу, чтобы непременно разбудил меня для приготовления завтрака, на что тот с превеликой охотой согласился.
Я лег поудобнее, расслабился, сосредоточился на магии и целиком отдался ее потоку. Удары моего сердца, казалось, заставляли магию пульсировать в такт, а может это мое сердце подстроилось под ритм магии. Мы стали едины. Я чувствовал потоки и вихри, пронизывающие и омывающие мое тело, как теплый, игривый водный поток, а вода самое удивительное вещество в мире. Ласково опусти в ее поток руку, и она нежно омоет ее. Резко шлепни по ней — и можешь отбить ладонь. Она растворяет в себе все и, можно сказать, мы — это вода. Я направил нить-луч в сторону фуры с первым тяжелым и сознанием последовал за ним. Надо сказать ощущения незабываемые. Будто я очень быстро, но не мгновенно, хотя грань между этими понятиями в данном случае была очень тонка, пронзил пространство на кончике стрелы и резко остановился внутри фуры. Темнота мне не мешала, и я увидел раненого, намеченного на исцеление в углу у стенки фуры, где было больше воздуха.
Немного помедлив, я еще раз обдумал перспективы использования нити-луча для связи с женой, но снова вынужден был признать, что они, даже, несмотря на то, что я не знаю, как далеко, я могу направить этот луч, весьма не радужны. Представьте себе, что вы знаете общее направление на столицу Элмории и не более того. И вот вы короткими и длинными скачками с остановками для оглядки пытаетесь этим лучом попасть в столицу. Что дадут эти остановки? В лесу и поле, если вы его не истоптали вдоль и поперек, ровным счетом ничего, а надписей на камнях: «Филин, возьми правее в направлении кривой сосны», — там тоже не предвидится. Опрашивать население в виде фантома, в какой стороне Сомберос, тоже представляется не лучшей идеей. Таким образом, блуждать лучом можно долго и безрезультатно. Но если у меня ничего не получиться с той связующей нитью, буду пытаться сделать это лучом. Но не сейчас. Умирающим воинам нужна моя помощь.
Закончив раздумья я…, чуть не вывалился из сосредоточения. Оказывается моё бессознательное, имея заранее определенную цель, уже действовало. Никаких рук с венцом трубочек вместо кистей я не увидел. Вместо этого, Слава Богам, удержав концентрацию, я смог наблюдать завершение процесса слияния с больным. Еще раз вспомнилось — «Мы — это магия. Магия — это мы». Другой человек и, подозреваю, любое другое существо это тоже магия. Слившись с магией, я мог слиться воедино с любым объектом. Вероятно. Я еще не додумал эту мысль, потому что…, Боги, кто бы знал, как больно мне стало. Я прочувствовал все раны воина, как свои собственные, будто это мне весь живот располосовали вражеской шпагой, замагиченной на множественные повреждения тканей в месте проникновения. Я поспешно стал блокировать рецепторы, но потом спохватился и просто приглушил болевые ощущения, поскольку мое бессознательное, как я заметил, уже приступило к процессу исцеления и болевые сигналы служили своеобразными ориентирами для восстановления поврежденных магических узоров структуры тела. Мне уже, как оказалось, не нужны были десять пар рук, чтобы выполнять работу по восстановлению разрушенных участков, гармонизации работы и балансировке функционирования органов. Процесс шел стремительно и уверенно. Причем я точно знал, что восстановление идет согласно, так сказать, проекту раненого, а не моего. Как-то естественно, как вдох и выдох я стал им руководить, концентрируя энергию на разных участках в порядке очередности. В точности, как главнокомандующий идеальной армией, где все от офицера до рядового педантично исполнительны и прекрасно знают свое дело. Например, мысленным усилием указал сначала прочистить окружающие сосуды, убрать токсины из крови, вывести мусор, состоящий из колец пробитой кольчуги, белья и грязи, и только потом приступать к восстановлению поврежденной печени. Потоки энергии, скручиваясь в нити, пополняли мои запасы и шли на восстановление узоров раненого. Количество нитей, как я понял, ограничивалось не числом рук, как раньше, а моими способностями, не теряя концентрации, бессознательно управлять всем многообразием процессов. Я был в самых лучших чертогах Богов от счастья, что перешел, наконец, на новый уровень, но и ясно сознавал, что еще в самом начале пути. Это осознание своей малоопытности, недостаточной тренированности и неумелости выражалось в ощущениях ловца при игре в мяч. В самом начале он не видит объект своей охоты, но отчасти чувствует. Он может поймать его, но чисто интуитивно, далеко не всегда и ненадежно. После множества игр, и множества попыток, через старание и страдания игрока на нудных тренировках, наконец, наступает качественный скачок, и он начинает видеть полет мяча. Теперь он вполне уверенно и надежно его ловит, но… заодно он стал видеть, что на самом деле в его направлении летят десятки мячей. А он пока успевает поймать только один. Вот так. Жар счастья от новых возможностей и холод понимания своей малоопытности. Исцеляя этого раненого, я не только понял, но и прочувствовал, как был самонадеян, когда взялся исцелять инвалидов Сербано. Сколько тогда не доделал или сделал, что называется, на живую нитку. Но, Слава Богам, нигде всерьез не напортачил, и они до сих пор вполне живы и относительно здоровы.
