— Благодарим за гостеприимство. Мы уходим.
— Ну нет! Не уйдете! — София принялась хлопать в ладоши. — Мои слуги не пустят вас.
— Я их убью, — Калхас положил руку на рукоять меча.
— Всех не убьешь, — криво усмехаясь, София попятилась.
Пастух оглянулся. Из-за сада в дом входили те самые рабы-убийцы, с которыми ему уже приходилось иметь дело. Только теперь их было пятеро. И каждый держал окованную железом дубинку. Нет, всех он не убьет. Ему переломают руки, могут покалечить Гиртеаду.
Калхас отчаянно пытался вспомнить расположение комнат в доме. Однако рабы были уже слишком близко. Тогда он, проклиная свою память, схватил Гиртеаду за руку и, решительно вращая над головой мечом, бросился в трапезную.
Пунцовая хозяйка, взвизгнув, отскочила в сторону. Протолкнув перед собой Гиртеаду, Калхас захлопнул дверь и, вознеся хвалу боязливости Софии, задвинул засов. Дверь затряслась под ударами рабов, однако было видно, что какое-то время она продержится.
А вот и окно! Широкое, выходит на запад. Ставни распахнуты: ничто не преграждает им путь.
Калхас рывком повернул Гиртеаду к себе.
— Решай! Пока они не догадались, пока не обежали дом, чтобы помешать нам выбраться через окно. Решай, идешь со мной, или… — пастух сглотнул, — или остаешься. Я еще могу откинуть засов.
Гиртеада широко открыла глаза и покачала головой.
— Ты идешь со мной?
— Да.
Внутренне ликуя, Калхас подсадил жену. Затем взял один из низеньких табуретов, стоявших в комнате, и последовал за ней.
Они выбрались вовремя. Едва прорицатель спрыгнул на землю, из-за угла появился первый слуга. Калхас принял удар его дубинки на табурет, а сам припал к земле, почти распластался на ней и полоснул мечом по коленам нападавшего.
Оставив раба испуганно выть, Калхас догнал Гиртеаду. У ворот копошился Сопатр. Он не успевал закрыть створки, но, приседая от страха, честно старался сделать это. Лишь увидя над собой занесенный клинок, садовник встал на четвереньки и попытался удрать. Расхохотавшись, Калхас от сердца протянул мечом плашмя по его спине.
Однако выбраться за ворота было только половиной дела. Направляться в постоялый двор нельзя, сообразил Калхас. Опасно открывать место, где ты остановился. Некоторое время они просто бежали вдоль стены, огораживающей сад Софии. Будь Калхас один, он наверняка сумел бы оторваться от преследователей. Но Гиртеада при всей ее легконогости скоро начала задыхаться. Времени, чтобы придумать что-то, у Калхаса оставалось мало.
Газария! Имя сирийца само собой сорвалось с его губ. Калхас подхватил Гиртеаду и повлек ее к переулкам, что вели в злачную часть города.
Вскоре она стала порывисто дышать и спотыкаться. Слыша близкие голоса преследователей, пастух не давал ей снижать темп, а едва они повернули на улочку Газарии, заставил бежать еще быстрее. Когда он захлопнул за собой двери дома сирийца, рабы Софии еще не появились из-за угла.
— Тише!
Одной рукой Калхас зажимал рот заходящейся в кашле Гиртеаде, а другой показывал кулак незнакомому слуге, выскочившему на стук.
— Говорить шепотом! — приказал пастух.
Преследователи пронеслись мимо. Затем их возбужденные голоса вернулись: рабы поняли, что Калхас и Гиртеада укрылись где-то здесь.
— Где Газария? Где хозяин? — сделав страшные глаза прошептал пастух. — Отвечай быстро.
— Хозяина нет, — автоматически ответил слуга. Затем его лицо из испуганного сделалось удивленным: — Газария? Но он не живет здесь уже с лета.
— Почему? — Калхас вытащил меч, приготовившись зарубить первого же, кто попытается ворваться в дом. К счастью, преследователи начали поиски с соседей Сирийца.
— Почему? — слуга непонимающе смотрел на предсказателя. — Купил хороший дом. У него всегда были деньги.
— Где он живет сейчас?
Слуга объяснил. Сводник выбрал для себя жилище в центре Тарса.
— Ясно. Не говори никому, что мы были здесь.
Калхас сунул слуге золотой и повлек Гиртеаду к заднему двору.
— Еще хорошо, что София не завела новых собак, — говорил Газария, прихлебывая горячую медовую воду. — Отвратительная старуха!
Он располнел — и веснушки его стали ярче, значительнее. Зато волосы поредели; темно-кирпичные завитки легкомысленно открывали большие проплешины. Одет Газария был скромно, однако комната, в которой он принял Калхаса и Гиртеаду, выглядела богато.
— Как же это произошло? — удивлялся Калхас. — Ты сам лазал за этим, за египетским пивом, а теперь — богач из богачей!
— Купил землю и перестал таиться, — улыбнулся Газария. — Надоело изображать дурачка.
— А девушки? — не мог уняться пастух. — Ты сводничаешь прямо в этом доме?
Сириец поморщился.
— Никаких девушек. Я владею землей и занимаюсь торговлей… — он хихикнул и указал на залысины: — Люди, которые долго остаются в сводниках, быстро стареют. А я не хочу стареть.
Горячая вода с медом и мятой, которой потчевал Газария, была как нельзя кстати изможденной бегом Гиртеаде. Она судорожно держалась за грудь и пила чашку за чашкой, прерываясь только для кашля.
— Хватит, — наконец сказал сириец. — Пить слишком много воды — потакать своей слабости. Ты только зря отяготишь желудок. — Он беспокойно посмотрел на пастуха: — Она так устала… Такая слабая. Болела?
Калхас кивнул, не желая пускаться в объяснения.
— Нам пришлось тяжело.
Газария вздохнул.
— Догадываюсь. Значит, Дотим, как и Эвмен, мертв? Может, и к лучшему. Он прирос к стратегу, без него он не мог бы существовать.
Калхас, насупившись, молчал.
— Как-то все быстро произошло. Здесь никто не верил первым вестникам. Ведь Эвмен все время побеждал! А тут сразу: проиграл, попал в плен со своей армией, убит. В конце концов узнали о том, что его предали — и поверили. Еще когда стратег стоял здесь, все видели, каковы аргираспиды.
— А на кого тогда было полагаться Эвмену? — неожиданно разозлился Калхас. — На горожан, которые сами бы его продали при первой возможности? Он сделал все, что мог. Не нужно тревожить его имя.
— Клянусь богами, я не хотел тебя обидеть! — поспешно сказал Газария. — Хотя лучше будет, если его станут ругать, чем забывать. После того, как Александр умер, власть в Тарсе менялась часто; не любимые тобой горожане склонны думать о стратеге как об одном из временщиков. А таких забывают быстро.
— Пусть, — опять насупился Калхас.
Газария поерзал на месте.
— Ты всегда был склонен впадать в уныние, прорицатель. — Он позвал слуг и приказал подать вина. — Я, между тем, смотрю на твою жену и понимаю, отчего прошлой осенью здесь было столько шума. Она красива, Калхас.
Пастух поднял глаза и улыбнулся краешками губ.
