Это лысый, значит, Вован.
Или Володька.
Вот тут-то Ильич и смекнул: пора, кажись, ноги делать. Потому как эти трое (два бородатых, один еще и в очках, чистый Бармалей, а крайний, без очков-бороды – в «Адидасе» и с рукой загипсованной; а баба, она баба и есть…) Тьфу ты, сбился. Так вот, эти трое с Вованом-Володькой, что людям шкуру на ходу обкусывает, явно знакомы. И вообще, тут у них, видать, «стрелка» намечена, и лучше от греха подальше мотать отсюда. На бандюков-то они, блин, никак не похожи (разве что тот, в «Адидасе», с рукой) – но сейчас если кто на бандюка не похож, так это еще и хуже!
И как только, блин, Ильич об этом подумал (а еще он подумал, что просто так сматываться как-то некультурно, но отдых на сегодня уж точно испорчен!)… Эх, опять сбился. Короче, в этот самый момент на просеку и выруливает «Опель-Кадет», блин, цвета «металлик»!
Останавливается этот хренов «Опель», и вылазит из него тип в костюме да при галстуке.
В лес по грибы вырядился.
– Привет! – машет тип этим, бородатым.
– Привет! – очкастый отзывается. – Привет, Большой Босс! Как ты нас вычислил?
– А! – смеется тип в костюме. – Ваши жены – пушки заряжены! Позвонил, вас спросил. Сказали: уехали, мол. «Куда? – спрашиваю. – Я тут насчет экзамена…» – «Да на старое место, за городом, куда обычно». Ну а кто ж из наших пацанов не знает, где ваш сходняк проходит?..
И вот после этих слов Ильич твердо понял: таки надо линять.
Однозначно.
Раз тут у них сходняк, значит, разборка намечается; а где разборка, там, блин, свидетели не нужны…
А обе Надежды – умницы, компас, за нами! Все поняли бабоньки. «Володя, Витенька, уезжаем отсюда!» Теперь вроде как и не стыдно смываться: жены испуганы, блажат, а Ильич с Витьком, может, и остались бы – разобраться, – но вот бабы не дают, а против бабы не попрешь!..
Барахло в машины гамузом покидали, детей затолкали – и по газам!
Когда мимо проезжали, Витькова Надюха не удержалась. Высказалась в окошко. Ох, зря это она: еще номера запомнят, блин, вычислят потом…
– У кого клеенка?
Запасливый Димыч мигом полез в сумку. Нашлось и покрывало (рябенькое, с бахромчатыми краями), и клеенка невероятных размеров.
Бегемотов ею в зоопарке укутывают, что ли?
– Отлично. Ну что, самое время позавтракать?
На меня смотрели с удивлением. Пир во время чумы? Есть никому не хотелось. Мне – тоже. Но иначе было нельзя. Смутная идея носилась во мне, обдувая душу сквознячком безумия; идея обещала с минуты на минуту оформиться, осознаться, стать понятной и оттого еще более опасной, а пока – сквозняк и привкус безумия.
Безумное облако в голубизне.
Безумное Облако за пятьсот лет до нашего пикничка.
…божество состязаний – это и божество победы, и божество поражения: оно определяет и охраняет место состязания. На путях ратного дела это знание глубоко сокровенно. Однако же поскольку это – двойственное божество судьбы с ее переменами времен, то божество это изволит попеременно принимать сторону обоих соперников. И тогда кажется…
Убрать.
Сейчас некогда.
Первым очнулся Ленчик. То ли о чем-то догадался, то ли просто решил подыграть. Зевнув во весь рот (на мой взгляд, слегка нарочито) и почесав небритую щеку, он стал развязывать тесемки рюкзачка. Первой из недр на свет божий явилась двухлитровая бутыль сплошной мути.
Жидкой мути, надо заметить.
– Суп, – вздохнул Шемет.
– Самогон! – возрадовался я.
– Чай, – пояснил Ленчик.
Обвел нас взглядом, понимания не встретил.
– Мой чай, – конкретизировал. С его точки зрения, это все объясняло.
И пробуждало аппетит.
Следом рюкзачок родил уйму овощей в старофламандском стиле, ломтики сыра, аккуратно завернутые в промасленную бумагу, и кулек редиски. Крупной, с мышиными хвостиками.
Рядом уже суетился мясоед Димыч. Банка сардин, ветчина, непременное сало, три луковицы – синие, крымские, сахарные на изломе; по-моему, где-то на периферии мелькнула поллитровка домашней перцовки, но явиться миру пока отказалась.
Последним выбрался кулек редиски.
Крупной, с мышиными хвостиками.
– С общего огорода? – поинтересовался я, начиная переодеваться в кимоно: так удобнее.
Ответа не последовало. Вместо ответа привычно зарделась Ольга, присев у импровизированного дастархана. Я со значением уставился на нее в упор: что, мужика без штанов не видела? Оказалось, дело не в мужиках и не в штанах.
Просто в руках наша трепетная лань держала кулек.
С редиской.
Шемет сбегал к машине и приволок два литра «Фанты». Вкупе с импортным языком. Язык был не только импортный – еще он был в сладкой горчице с укропом, как вещала иностранная надпись поверх банки.
– Язык до Киева доведет, – ни к кому конкретно не обращаясь, брякнул Шемет и сам уставился на нас: к чему бы это?
– Редиски нет? – хором спросили у него.
Шемет только руками развел.
Кажется, он готов был съездить – тут недалеко, бабки у моста торгуют…
– Да ладно, чего уж! – милостиво согласился я.
И достал кулек с редиской.
Достал самым первым – из принципа.
…отдавал себе отчет и в словах, и в поведенье, но взаймы ни бог, ни черт не давал ни разу денег; переигрывал судьбу, мог любить и ненавидеть, в белых тапочках в гробу никого не тщился видеть, мог играть и без струны – дескать, вывезет кривая! – и терпеть не мог войны, потому что убивают…
Убрать.
Лишнее.
От ближайшего дерева на нас смотрел Монах. Щекой дергал. Есть здесь у нас такое дерево – Дуб Совета (хотя какой там дуб…), три голых ствола из одного комля, метрах в четырех над землей срубленные молнией; есть здесь у нас такой Монах – Володька Монахов, несчастное существо, загнанное в ловушку самим собой.
Есть здесь мы; и хорошо, что есть.
Наверное.
– Присоединяйтесь, барон!
Молчит. Дергает щекой. Куртку от кимоно в руках вертит: то жгутом перекрутит, то таскает туда-сюда, будто после стирки отжимает. А глаза, как у большой голодной собаки: подойти? оскалиться? убежать?
Подошел.
Но не очень близко.
– А вы… вы чего, собственно, сюда приехали?
– Трубы смотреть, – объяснил мой рыжий друг.
Я еле сдержался, чтобы не подмигнуть Димычу с нескрываемым одобрением. Кажется, понял, поддержал вполкасания. Сейчас главное: не спугнуть.
– Какие трубы?!
– В газете писали, будто тут трубы меняют. – Димыч увлеченно возился с сардинами, отдирая жесть поудобнее. – Газопровод ремонтируют или воду к санаторию тянут, к новому корпусу… не помню уже. Решили старое место проведать: вдруг перекопали вдребезги-пополам?! Экзамен ведь на носу. Не забыл?
