И тут случилось нечто, потрясшее основы мироздания. Верочка Столыпина, признанная красавица, неприступная как Малахов курган, сделала шаг вперёд и у всех на виду поцеловала Красного в щёку.
— Госпожа Столыпина! — вопль преподавательницы немецкого языка, старой девы со следами былой красоты, мог бы вызвать шторм в средних размеров море. — Вы совсем забыли о приличиях, госпожа Столыпина!
— Она ещё вчера решила это сделать, — наябедничала Катя Орджоникидзе. — А нам завидно!
С этими словами Катерина чмокнула Василию в другую щёку.
— Княжна, что вы себе позволяете?
Но окончательно добила госпожу Крупскую Лиза Бонч-Бруевич. Так как щёки Красного уже горели отпечатками помады, она обвила Васю руками за шею и поцеловала в губы. Надежда Константиновна ахнула, схватилась за сердце, и рухнула на руки подоспевшему Викентию Борисовичу. Преподаватель самозащиты подмигнул, и мотнул головой в сторону входа. Беги, мол, пока грозная немка не очнулась.
Василий последовал совету и влетел в фойе, сопровождаемый хихикающими девочками. Уже там обернулся и грозно нахмурил брови:
— И что это было? Не спорю, меня вы порадовали, особенно Лиза… Но какого чёрта? Пардон, зачем?
Верочка надула губы:
— Грубый ты, Васенька. Грубый, но хороший.
— Уже Васенька?
— Так мы же почти родственники!
— И давно?
— Большевики все родственники! — воскликнула Лиза. — Но не кровные, поэтому нам можно жениться. Ой… я это не говорила.
— А я ничего не слышал, — усмехнулся Василий, а сам подумал, что генерал Бонч-Бруевич до Главного Штаба занимался контрразведкой, поэтому вполне мог знать истинное положение дел. — Мы, Лизавета, вернёмся к этой теме через несколько лет.
С точки зрения капитана Родионова любая из этих девочек стала бы идеальной партией для наследника престола. Умницы, красавицы, происхождение… Да какое дело комсомольцу до происхождения? Дед вон наполовину датчанин, бабушка вообще немка английских кровей, и ничего, тоже вроде как люди. Но о партиях думать рано!
— Мы уже всё решили, — Катя Орджоникидзе перехватила инициативу разговора. — Ты согласен?
— Жениться? — не понял Красный.
— За партой сидеть вместе! Сегодня шесть уроков, вот мы решили по очереди. Я первая.
— А Сергеев?
— Артёма мы предупредили. Ну так согласен?
— Как я могу отказать таким красавицам? — развёл руками Василий. — Конечно же согласен.
В гардеробе к Красному подошёл Степан Микоян, сын графа и некоронованного короля пищевой промышленности Анастаса Микояна. Это его кондитерские фабрики делают те замечательные эклеры, что вчера принесли девочки. То есть, не Стёпы, а его отца фабрики.
— Красный, у тебя помада на щеках.
— Ага, спасибо, — Василий отошёл к зеркалу и достал платок. — Никогда не замечал, чтобы они помадой пользовались.
— Всё когда-то случается в первый раз, с философской грустью ответил Степан, учившийся классом младше, но изображавший умудрённость жизнью. — Я вот чего хотел сказать, Красный… Отец на твою победу поставил пятьсот тысяч. Да и все наши тоже. Ты уж не подведи, а?
— Ну ни хрена себе гладиаторские бои со ставками! — возмутился Красный. — Больше заняться людям нечем?
— Есть чем заняться, — кивнул Микоян. — Но завтра же воскресенье. Не на футбол же идти, согласись?
Это точно, не на футбол. В этом мире футбол в загоне, и котируется примерно на уровне балета и проституции. Как же, любимая игра англичан, едва не откусивших от империи Туркестан с Азербайджаном.
— Стёпа, а все наши, это кто?
— Большевики, кто же ещё. Каганович будет, Маленков из Москвы уже выехал, Орджоникидзе само собой, Луначарский обещал быть, князь Кропоткин тоже. Поговаривают, даже сама Дарья Христофоровна собирается.
Родионов напряг память Красного, и обомлел. Вот это большевичка! Княгиня Дарья Христофоровна Ливен, урождённая Бенкендорф, родная сестра бывшего главного жандарма графа Александра Христофоровича Бенкендорфа, легенда русской разведки, в своё время вырвавшаяся из Лондона со стрельбой, взрывами, и дымами пожаров за спиной. С такой биографией прямой путь в большевики!
— А сам Александр Христофорович? — неуклюже пошутил Вася.
— Так он же давно от дел отошёл. Сейчас в Ливадии после второго омоложения отдыхает.
— Понятно.
— Мы верим в тебя, Вася! — Микоян протянул руку. — Десять процентов от выигрышей твои.
Первым уроком нелюбимый Красным немецкий язык. Знал его как родной благодаря бабушке и мог говорить с берлинским, ганноверским или гессенским выговором на выбор, но вот уроки не любил. Может быть, из-за того, что преподающая предмет Надежда Константиновна долгое время жила в Цюрихе и Берне, и чудовищный швейцарский диалект потомственных козопасов жутко резал слух. Впрочем, госпожа Крупская знала за собой этот недостаток и Васю на уроках не тревожила, позволяя заниматься чем угодно, а высший балл в табели проставлялся автоматически.
Катя Орджоникидзе уже ждала его за партой, а переселившийся на камчатку Артём поймал взгляд и пожал плечами. Дескать, извини, брат, но ничего сделать не могу.
— Вася, ты обратил внимание, что Яшки сегодня нет? — Катя наклонилась к самому уху, будоража воображение коснувшимся щеки локоном. — Куда он подевался?
— Да и хрен бы с ним, — ляпнул Красный, но спохватился. — Пардон!
— Уже второе грубое слово за сегодня.
— Ты их коллекционируешь?
— Нет, я завидую. Ты, Вася, из простого народа, тебе проще. Тебе можно даже рыбу ножом есть. ***
*** Известен анекдот про упавшего за борт гардемарина. При приближении акулы он схватился за кортик, но та его устыдила: — «Фи, рыбу ножом! Как не стыдно!» Гардемарин устыдился и был съеден.» ***
— Что, и нос рукавом можно вытирать?
— Вот этого не знаю, — вздохнула Катя. — А мне шагу нельзя ступить без оглядки на этикет и правила приличия.
— А целоваться на улице?
— Мы взбунтовались! Мы втроём взбунтовались, а этот поцелуй в щёку как глоток свободы!
— Свобода не чай, её маленькими глотками не пьют.
Катя вспыхнула ярким румянцем и отвернулась. Так и сидела до конца урока, глядя куда-то в сторону, а когда прозвенел звонок, повернулась и прошептала еле слышно:
— Я подумаю над твоими словами.
На перемене Артём показал большой палец и спросил удивлённо:
— Что с ними случилось, Вася?
Василий улыбнулся:
— Я ними случился я!
— Ты думаешь, они знают о…?
— Если только Лиза, но Вере с Катей она точно ничего не сказала.
— Обалдеть, Васька! А представляешь что будет, когда тебя официально представят обществу?
— Да это когда ещё, — отмахнулся Василий.
— Четырнадцать тебе через неделю, а первого мая традиционный весенний бал в Гатчине. Всего-то полтора месяца осталось.
— Разве не осенью?
— Как же весенний бал может быть осенью? — удивился Артём.
— В том смысле, что с представлением я на осень надеялся, — пояснил Василий. — Ведь придётся в Зимний дворец переезжать.
— Не всё же мне одному мучиться, — засмеялся Артём. — Нет, брат, изволь тоже испить из этой горькой чаши. Так что гуляй полтора месяца, а потом… Ладно идём на урок, а то видишь, Лиза уже копытом бьёт.
— Копытцем, — поправил Вася. — Очень стройным и изящным копытцем.
— А я как сказал?
Следующим уроком была химия. Точнее «Химия и основы трансмутации». Философский камень на занятиях не искали, и воду в вино по рецепту Каны Галилейской не превращали, но методы обнаружения ядовитых веществ и способы их нейтрализации подручными средствами с небольшой толикой энергии давали подробно. Мало ли что в жизни случится, а целителя под рукой не окажется?
Ну и общие сведения об органической и неорганической химии, мало чем отличающиеся от уроков в обыкновенной советской школе. Разве что кабинет обставлен богаче, да каждое учебное место оборудовано мощной вытяжкой, удаляющей результаты самых неожиданных и смелых гимназических экспериментов.
