Слова старца развеселили дружинников:
— А ведь Данила прав, как ни крути! От баб одно зло!
Пройдя по новугородским землям, они вышли к широкой и полноводной реке Волаге близ торговых переправ, где Мусуд рассчитывал пересечь реку на плотах. Но здесь беглецов постигла неудача — первый лёд сковал реку, остановив судоходство, и был еще слишком тонок, чтобы по нему мог пройти человек, не говоря уже о конях. Пришлось им повернуть коней назад и выйти к верховью реки, миновать торговый волок меж Двиной и Волагой, и оказаться в смоленском княжестве.
Запасы продовольствия и силы подходили к концу, а холода становились непримиримее. Мусуд, опасаясь за княжат и безопасность дальнейшего пути, решил изменить направление и повел отряд к Смоленску, где находилась вотчина князя Мстислава Смоленского, сердечного друга Ярослава Всеволодовича. Мусуд тешил себя надеждой, что Мстислав окажет честь сыновьям Ярослава и пригреет княжат на своей груди.
— Не раз Мстислав и Ярослав ходили рука об руку в походы, не раз вместе одерживали победы, — так татарин-телохранитель объяснил свое решение Фёдору и Александру. — Князь Мстислав, поминая о дружбе, которая связывает его и вашего батюшку, непременно примет вас, обогреет, накормит, да и подсобит как-нибудь в том, что с вами, княжатами, приключилось.
Данила, измученный тяжелой дорогой и прихворнувший от злого студёного ветра, обрадовался, услышав эти слова. Ему не терпелось оказаться на пышущей жаром печке и отогреть страдающее тело, вот уже который день и ночь терпящее боль от верховой езды и колючую стужу. Федор тоже просветлел лицом, предвидя долгожданный отдых. Александр же, хоть и молчал, видно было, что он благодарен Мусуду за такое решение.
Смоленск, расположившийся на реке Днепрь, встретил отряд оживленной людской сутолокой: так же, как и Новугород, он был богат торговлей. На дорогах, ведущих к Смоленску и мостах, переброшенных через рвы, грудились купеческие возки и телеги, которые оценивались служками городничего, меж телегами сновал народ — кто с коробом, кто с мешком, каждый занятый своим делом. Отряд, ведомый Мусудом, оттеснив телеги с моста, въехал в город через радимческие ворота. Пеший люд, вынужденный разбегаться перед княжичами и их дружинниками, поднимал недовольный крик, но, разглядев оружие и латы, прикусывал языки.
У ворот княжеской вотчины, расположившейся в северной окраине Смоленска, дружинники князя Ростислава задержали отряд. Мусуд, спешившись, важно обратился к одному из ратников, сторожащих ворота вотчины:
— Вели доложить князю Мстиславу, что прибыли к нему с визитом сыновья Ярослава Всеволодовича, князя Переяславского!
Ратник со всех ног бросился к княжьему терему, на высокой крыше которого блестел золоченый петушок. Мусуд выжидал с решительной невозмутимостью на лице, но в душе у него скребли кошки: кто знает, как Мстислав отнесется к княжатам! Ждать пришлось недолго — ратник вернулся и с глубокими поклонами пригласил Фёдора и Александра вместе с телохранителями проехать во двор вотчины. Мусуд с облегчением вздохнул.
Князь сам вышел на крыльцо встречать гостей; немолодой, сгорбленный, но удивительно бодрый, Мстислав с искренней улыбкой приветствовал сыновей Ярослава. Каждого из них он приобнял, выказывая радость.
— Неужто вы птенцы Ярослава? — восклицал добродушно, разглядывая внимательно Фёдора и Александра. — Не привелось мне вас видеть ранее, а сколько лет-сколько зим уже не пересекались наши пути с вашим батюшкой!
— Отец наш под Ригой воюет, — ответил Александр, покосившись на почтительно молчавшего Мусуда. — Нас, сыновей своих, оставил он в Новугороде, да только не усидели мы там. Поднялся народ в мятеже, грозился нас с братом в талех взять, чтоб обезопасить себя от гнева княжьего. Мусуд и кормилец наш, — Александр кивнул на татарина и Федора Данилыча, — привели нас сюда, рассчитывая на твою милость.
Мстислав помрачнел лицом.
— О мятеже новугородском я знаю! — сказал он тяжело. Он распорядился проводить княжичей в сени княжеские и немедленно угостить на славу, да и про спутников их верных не забыть.
Позже, когда княжичи отдохнули от тяжелой дороги, он призвал их вместе с Федором Данилычем и Мусудом в гридницу. Усадив Фёдора и Александра на скамью против себя, Мстислав заговорил:
— Рад я и не рад, что оказались вы в вотчине моей! — начал князь не торопясь. — Рад, оттого, что люблю и жалую я отца вашего, Ярослава, и не рад, потому что, злой умысел новугородских смутьянов привёл вас сюда. Уж больно не спокоен этот град! От веку был он вольным, не знал твёрдой княжеской власти; кто ему указ? Батюшка ваш, князь Ярослав, не раз был призван новугородским вече на княжение, чтимый за умение побеждать в битвах, но уж больно властен да суров он в обращении с поданными! Вот и выходит, что в нужде крайней, когда враг громит и жжет новугородские земли, они молят его прийти в поддержку, а когда сами в мире с латинянами да прочими словенами, то гнут свою линию да зазнаются! Докладывали мне, что Новугород поднял мятеж против Ярослава, и хвалю вас за предусмотрительность: бежали вы вовремя. Новугородское вече порешило призвать на княжение Михаила Черниговского. Всё с того, что послы сего князяька, прибывшие в Новугород после вашего бегства, пообещали народу всяческие благости: Михаил клялся ни в чём не нарушать вольности тех земель, а чернь освободить от дани на пять лет. Вече отправило послов обратно к Михаилу с приглашением, но я, прознав про это, перехватил их в пути да заточил в поруб, дабы не смутьянствовали против Ярослава! Где ж этому князьку Черниговскому тягаться с Всеволодовичем? Жаден да слаб Михаил, — этим годом ходил войною на Каменец, да возвратился с одним стыдом за пазухой, вот и хочет от чужого каравая кусок урвать. А к Ярославу я уже отсылал гонца — чтоб сообщить о мятеже в Новугороде да подлости Михаила, а сегодня отправил второго — дабы известить вашего батюшку, что его сыновья в безопасности.
Александр соскочил со скамьи и поклонился.
— Благодарствуем тебе, князь! За теплый прием, за хлеб да соль, и за слова добрые! — сказал княжич Мстиславу.
— Будет вам! — Мстислав ласково улыбнулся Александру, подмечая, что тот весьма походит и лицом и статью на батюшку своего. — Останьтесь у меня, отдохните да хвори подлечите, а там я вас домой и отпущу под охраной: дам для вас крепких коней и дюжину дружинников для оберёгу!
Так и порешили.
В гостях княжичам жилось отлично: Мстислав, не жалея ничего для них, кормил и поил лучшим, что было при княжеской поварне, брал на охоту вместе со своими старшими сыновьями, и позволял сидеть в гриднице, покуда он принимал послов да решал важные вопросы с подданными.
В начале зимы в Смоленск вернулись гонцы, отправленные к Ярославу и доложили князю Мстиславу: князь Ярослав возвращается в Переяславль с богатой данью взятой у рижан, и, хоть и серчает на непокорных новугородцев, рад заступничеству Мстислава Смоленского. Ярослав отправил с гонцами так же сундук, наполненный подарками для Мстислава и его родных: драгоценными мехами, тканями, выдубленной кожей, украшениями, золотыми и серебряными монетами, — в благодарность за сыновей. Богатые дары особенно умилили князя Смоленского.
— Хоть и суров он внешне, сколь долго его знаю, — сказал Мстислав, — но своих птенцов он любит. Не всякий князь так отблагодарит за сыновей! И, ежели Ярослав уже ждёт отпрысков, то немедля снаряжу их в путь да отправлю Переяславль под охраной!
Дав дюжину ратников, крепких и откормленных коней для всего отряда, да необходимого запасу в дорогу, смоленский князь простился с княжатами. Александру, полюбившемуся Мстиславу, перед самой дорогой князь подарил кривой кинжал украшенный самоцветами. Княжичи вновь отправились в путь. Впереди была дорога по Днепру и Волаге, покрывшихся крепким льдом, к родным владимиро-суздальским землям.
3. Анчуткина чащоба
Лес, подступавший к узкой тропе темными отвесными стенами, блестел под лучами холодного зимнего солнца — голые ветви деревьев и неказистые пучки кустарников, торчащие из снега, были покрыты инеем. Снег трещал под копытами коней. Пар густой струей вырывался из лошадиных ноздрей и оседал на морду, отчего казалось, что конские морды кто-то посеребрил. Отряд двигался молча — было слишком холодно, чтобы говорить, и люди ограничивались лишь необходимыми словами, которые выкрикивали, приспуская теплую повязку с лица. Лютый мороз никому не давал спуску: ни крепким и закалённым воинам, ни княжичам, ни старику Даниле. Холод превращал верхние одежды в негнущиеся панцири, сковывающие движения, а нижние одеяния насквозь промокали от пота.
