— Мне приказано арестовать Вас и доставить… Но я не хочу этого делать. И дело тут не в том, что меня послали на смерть, а в другом. Я хочу предстать чистым перед Ним.
— Как ни странно, но я тоже. Сколько лет я был простым рыцарем ордена Храма, я никуда не лез, я ни во что не вмешивался, я только изредка советовал влиятельным магистрам ордена и все. Я ни во что не вмешивался! Я только изредка менял свою внешность. А знаешь, монах, что из этого получалось? Да они почти всегда отвергали мои советы! Я устал, я устал от столетий битв и столетий неудач, теперь я простой рыбак. Жак де Моле сделал свой выбор и пусть за него полностью отвечает. Кстати, можете меня арестовывать, сопротивляться я не буду.
— Я не хочу этого делать.
— А придется, если Вы этого не сделаете, то, что будет с Вами? А откуда Вы знаете, что я Иной?
— Рим предоставил мне некие сведения.
— Вот ведь суки! — восхитился я. — Нарушают Соглашение не прямым образом. Климент, ты еще больший подонок, чем я думал. Что Вы знаете о Соглашении, доминиканец?
— Ничего и ничего не хочу знать, тогда я точно умру. Если Вы позволите, то я бы хотел Вас пригласить на беседу, она продлится недолго и к вечеру Вы вернетесь в свой дом.
— Да легко.
— Да, — посмотрел я на храм выстроенный Каритом. — Красиво, отлично, да просто все великолепно все построено и в такие сжатые сроки. Карит, я тобой горжусь. И как-то он мне очень напоминает храм Создателя в Килене. Ну это понятно, ты ведь там срочную службу в качестве наказания отбывал викарием, после окончания одного интересного заведения, которое не совсем является духовной семинарией. Военкомат тебя призвал и все прочее, отработай долг родине. Храм почти один в один, класс. Ты наверняка досконально изучил параметры, стиль и все, что угодно, твоего бывшего храма. А теперь ты, Карит, будешь кое-что переделывать.
— Что? Тебе же он понравился! — возмутился юный епископ.
— Понравился, не спорю. Красивый храм для мирных мест. Каюсь, зря я хоть раз не заехал сюда на смотрины и пустил все дела на самотек. Теперь нужно будет переделать такие широкие и красивые окна в бойницы, увеличить толщину внешних стен, а также поставить решетки везде, где только можно, купол серьезно укрепить, входные ворота на более прочные поменять и много чего еще сделать по мелочи. Короче, получившаяся при подписании акта приемки-сдачи эта маленькая крепость должна дать шанс запершимся в ней разумным хоть двое суток прожить атакуемыми ордами гоблов или иных тварей, или измененных. Карит, твою бого душу мать! Ты где сейчас находишься, в Килене? Ты сейчас находишься в пограничье и строишь на века. Хрен что знает, что тут будет через несколько десятков лет. Вдруг еще одна орда гоблов? Вдруг она сумеет внезапно перелезть через стену перевала каменных извращенцев? Не надо так тоскливо хвататься за голову, епископ. Школа Джокер тебе поможет, и все мелкие недостатки в ближайшее время исчезнут. Кстати, хорошо, что храм не освящен, проблем с магией не будет.
— Вы ни в чем не виновны, — заявил мне доминиканец, — Вы можете идти.
— Вот даже как? — восхитился я. — А если бы я был хоть в чем-то виновен? В сношениях с дьяволом, как обвиняли арестованных тамплиеров во Франции? Да еще во многом другом, даже в похищении юных крестьянок и юных крестьян для своих утех?
— Хватит издеваться, Иной, — устало вздохнул инквизитор. — И Вы, и я понимаем, кому выгодно уничтожение Вашего бывшего ордена и присвоение его средств. А также списывания своих долгов. Нигде кроме Франции на Ваших бывших братьев серьезных гонений нет, и пытки при допросе применяются только там.
— А может и меня стоит попытать? — поинтересовался я.
— А Вы в ответ разрушите прецепторию ордена доминиканцев и убьете всех живущих здесь монахов. Мне этого не надо. Пусть хоть сам папа Римский мне прикажет, но я этого делать не буду. Я так понимаю, что пытками я нарушу это некое Соглашение, я прав?
— Полностью, Иной не может напрямую воздействовать на человека — это один из основных принципов, но если человек сам решит без всякой причины: по глупости, по недоразумению и так далее, причинить вред Иному, то за все возможные последствия этого поступка и меры наказания за это Иной никакой ответственности не несет. Он в своем праве.
— Теперь я понимаю насколько у меня серьезные враги в Риме и в руководстве ордена доминиканцев.
Боль, боль пронзила меня! Я рухнул на колени. Вскочивший и начавший суетиться вокруг меня инквизитор, вбежавшие в комнату охранники и монахи, вода, льющаяся мне на голову, я не чувствовал ее, я ее просто видел, я чувствовал только боль.
— Лучиана! — прохрипел я. — Она умирает — это ты сделал?! — одежда стала трескаться на мне, я уперся головой в потолок. — Ты сделал? — мой холод схватил инквизитора и поднес его к моему лицу. — Ты специально выманил меня сюда, а тем временем приказал убить мою невиновную ни в чем жену. Что ж ты за мразь?
— Выйти всем! — закричал монах. — Иной, успокойся и не убивай меня и всех, кто здесь находится, я ни в чем перед тобой не виноват, — сказал доминиканец, когда мы остались наедине. — Жизнью клянусь, клянусь своей верой в Исуса Христа, — отпущенный мной инквизитор рухнул на пол.
— Коней нам, ты поедешь вместе со мной в деревню. И не дай Он, чтобы ты мне соврал. Я проведу тебя через круг ледяного ада и не один раз, есть у меня там хорошие знакомые, — я вышвырнул доминиканца из кабинета. — Ты еще не знаешь, каким я могу быть безжалостным. Мне теперь плевать на Соглашение. Если ты меня обманул, то я лично попрошу Хель заняться тобой, она мне не откажет, я ее любимчик. Ты знаешь, кто такая Хель? Судя по твоему мертвенно бледному лицу ты догадываешься о том, кто она.
— Влад, очнись наконец-то! — ворвался в мою голову знакомый женский голос, да плевать. Я не хочу его слышать, не хочу. Я воздвиг вокруг себя стену льда. Дайте мне побыть в одиночестве. Мне это сейчас надо больше всего на свете. Не пытайтесь верещать, едва знакомые мне разумные, мне не до вас.
Я смотрел на стоящий в центре деревни обгорелый столб. Я смотрел на изуродованное огнем тело моей жены. Лучиана, я был не прав, прости меня за это, я не должен был пытаться решить все дело миром с инквизиторами. Я забыл о своей сути. Я Ледяной Тур, а не кто-то еще, я их должен был сразу убить всех, а потом мы с тобой отправились бы путешествовать по миру. Я смотрел на нескольких воинов в ржавых кирасах и с примитивными бацинетами на головах, явно работа какого-то деревенского кузнеца. Я смотрел на счастливо отчитывающегося монашка, руководившего казнью моей жены, перед белым как снег инквизитором, даже волосы у него частично поседели. Что он там говорит? Лучиана была ведьмой и даже колдуньей, даже так? Я спокоен, я полностью спокоен, века битв и мести научили меня кое-чему. Лучиана лечила селян всего графства и даже благородных, она приводила в порядок коров, овец и всякую прочую живность. Это уже сразу вызывает подозрение. Принимала роды и изгоняла болезни. Настоящая колдунья. Сначала насылала проклятия, а потом просто их снимала. Да еще денег за это не брала, точно колдунья, зачем ей деньги, когда она питалась жизненной силой убиваемых ею жертв? Ведь Лучиана несколько раз не смогла спасти серьезно больных людей, лечить которых не брался ни один лекарь графства. Большую часть из них она вытащила, но остальных убила. Этим Лучиана платила аду и самому Люциферу за свой дар, за покровительство себе Рогатым. В бумаге из Рима все было описано верно, отряд воинов во главе с этим фанатиком прибыли сюда вовремя. Лучиана как раз хотела принести еще одну жертву Люциферу. Она сказала одной привезенной к ней два дня не могущей родить беременной женщине, что только разрезав ей живот ведьма сможет спасти ребенка и ее жизнь. Мы сумели предотвратить жертвоприношение Рогатому, монсеньер. Мы сожгли ведьму, но даже это нам удалось сделать с большим трудом. Огонь постоянно гас. Только полив Лучиану и дрова земляным маслом, мы смогли казнить ведьму без пролития крови.
