— Роберту не говорите, — попросила она, когда Джеральд замолчал. — Ему будет тяжело.
Король невесело усмехнулся. Затянутая в зеленую замшу рука коснулась пальцев Бет и приподняла — но Джеральд не прикоснулся к ним губами, а крепко пожал девушке руку.
И тут раздался быстрый перестук каблучков, и в часовню ворвалась леди Элис. Лицо ее было аккуратно подкрашено, волосы уложены тщательно и прихотливо, отороченная мехом накидка кокетливо сколота рубиновой пряжкой на плече.
— Так вот ты где! — прошипела леди Элис. — Мерзкая девчонка! Да как ты посмела изводить Его Величество своей назойливостью!
Бет уставилась на мать беспомощным взглядом — как всегда, когда рот леди Элис говорил одно, а лицо совсем другое. «Как ты посмела занять мое место, мерзавка! — вот что говорило без слов пылающее от негодования лицо матери. — Как ты посмела опередить меня! Это я, я, я должна была утешать Его Величество — я, и никто другой! Женщине, которой удастся утешить короля в его скорби, перепадет невиданная удача — и этой женщиной должна быть только я… а ты что здесь делаешь, паршивка?!» Эта безмолвная речь была для Бет абсолютно внятной, и она вздрогнула от стыда — а вдруг Джеральд тоже поймет…
Судя по всему, он понял.
— Леди Элис, — велел король голосом, сдавленным от гадливости, — подите вон!
День выдался длинный и утомительный, но Джеральда, невзирая на поздний час, не клонило в сон. Напротив, веки упрямо распахивались сами собой, стоило ему только подумать о том, чтобы уснуть. Одно счастье, что Лэннион всегда был полуночником, и у Джеральда нет никакой надобности сидеть наедине со своими мыслями, прислушиваясь к ночному дыханию уснувшего замка. Бессонную ночь лучше скоротать за беседой и кубком вина — глядишь, к утру дремота все-таки сменит гнев на милость и oceнит собой отяжелевшие за ночь веки.
— Я передумал, Лэннион, — сообщил Джеральд, задумчиво глядя на темное вино в своем кубке. — Мы уедем завтра же. Посвящать Роберта в рыцари я буду не здесь, а в столице.
Лэннион вопросительно взглянул на короля.
— Я зря рассчитывал быстро отделаться. Приготовления к церемонии займут дня два, не меньше, — морщась, пояснил Джеральд. — И это в лучшем случае. Столько я просто не выдержу.
— Вы же сами говорили, что лорд Роберт не сможет ехать верхом, — напомнил Лэннион.
— Зато в повозке сможет, — возразил Джеральд. — Тем более что повозку все равно придется закладывать. Уж кто навряд ли сумеет проделать дорогу до столицы верхом, так это леди Бет.
Лэннион с удивлением воззрился на короля, но промолчал.
— Лэннион, нельзя же оставить девочку на растерзание этой гарпии! — воскликнул Джеральд. — Это преступление… а то и что похуже.
— Ваша правда, сир, — признал Лэннион. — Вот только леди Бет в рыцари посвящать никто не собирается — под каким предлогом вы мыслите ее увезти? И как вы помешаете леди Элис увязаться за детьми?
— Очень просто, — отмахнулся Джеральд. — Это ведь только в сказках короли — дураки.
Лэннион приподнял брови.
— Ладно, не только в сказках, — уступил Джеральд. — Но я-то, смею надеяться, не самый большой дурак среди королей.
— Не самый, — флегматично подтвердил Лэннион, рассеянно изучая содержимое своего кубка.
Джеральд расхохотался.
— Вот и подумайте — неужели у меня не хватит ума отыскать в Эйнсли лекаря, который подтвердит, что воздух столицы необходим для здоровья леди Бет — и совершенно пагубен для… цвета лица леди Элис.
На сей раз расхохотался Лэннион.
— Жуткая женщина! — с чувством — и никак уж не тем, которое доставило бы удовольствие Элис де Бофорт — произнес король. — Все время шипит, как сырые дрова в огне.
— Уж такая у нее манера разговаривать, — заметил Лэннион.
— Манера! — усмехнулся Джеральд. — Знаете, что мне напоминает эта ее манера? Мою первую кампанию против Ледгунда. Еще в бытность мою оруженосцем.
— Разве леди Эйнсли похожа на ледгундцев? — поинтересовался Лэннион.
— Да не на ледгундцев, а… помните, как наш обоз отбили и с едой было скверно? — Дождавшись кивка Лэнниона, Джеральд продолжил: — Достался мне тогда сухарь — страшный-престрашный, затхлый, как пятки покойника, весь плесенью траченный… а что поделаешь, если другого нет? Страдал я, страдал над сухарем этим, а потом все-таки откусил… а в нем, оказалось, муравьи так и кишели… — Джеральда передернуло. — Что со мной сделалось… Лэннион, вы даже представить себе не можете!
— Ну а зачем мне представлять, — возразил Лэннион, — то, что я и так вижу? Вы совершенно правы, сир, — что с леди Элис беседовать, что полный рот такой плеснелой ползучей дряни откусить… разницы никакой.
— Как сказать, — раздумчиво примолвил Джеральд. — Тогда терпения у меня было все же поменьше.
— Вот как, сир? — делано удивился Лэннион. — А я и не знал, что чего-то может быть меньше, чем нисколько, — пусть даже и терпения.
Джеральд засмеялся.
— Вот его у меня на старших Бофортов и не хватает, — заявил он. — Решено — завтра же с утра отыщу лекаря, а потом без промедления закладываем повозку и убираемся отсюда так быстро, как только возможно! И никаких долгих сборов — пусть Берт и Бет возьмут с собой только самое в дороге необходимое.
Однако уехать назавтра Джеральду не удалось, несмотря на всю его решимость.
Сон сморил его только к рассвету — а вслед за рассветом пришло ненастье. Когда Джеральд поутру выглянул в окно, с потемневшего неба лил дождь пополам с мокрым снегом. Ехать в такую погоду куда бы то ни было просто немыслимо: дороги она превратила в кашу, в совершенно непроезжее месиво.
— Отвратительно, — произнес король, задвигая тяжелую оконную раму с витражом, забранным в свинцовый переплет. — И как же некстати.
На витраж он старался не смотреть, ибо тот представлял собой изображение эльфийского рыцаря на невыносимо солнечной поляне.
— Навряд ли это надолго, — утешительно произнес Лэннион.
— Недели на три, не меньше, — возразил юный Роберт, входя в зал. — Доброе утро, Ваше Величество… граф Лэннион…
Ничего себе — доброе!
— Три недели? — так и ахнул Джеральд.
— Это еще если повезет. — Роберт скинул мокрый плащ, небрежно наброшенный прямо поверх распахнутой на груди рубашки с закатанными до локтей рукавами. Надо отдать должное младшему Бофорту — у него хватило ума и чувства собственного достоинства не извиняться за неподобающий вид. Да и почему он должен извиняться? Он у себя дома — и дом этот требует заботы о себе, а не о парадных одеяниях. Уж наверняка Роберт не на прогулку выходил, а ради какого-то важного дела.
