Более двух часов прошло с тех пор, как лорд Хартфорд вступил под кров охотничьего домика. Чаепитие закончилось. Гость и хозяйка остались одни в тиши зимнего вечера. Хартфорд сидел по правую сторону камина, мисс Лори — по левую; их разделял только ее рабочий столик. Она вышивала по тюлю и сейчас, задумавшись, положила ладонь на рукоделие. Ее белые пальцы зачаровали Хартфорда. Все его сердце заполнила волна блаженства. Она так близко! Так ласкова, так кротка с ним! Он забылся и почти невольно схватил ее руку.
Мисс Лори подняла глаза. Если само действие и могло оставить хоть каплю сомнений, взгляд генерала развеял их окончательно: взгляд, в котором читалось яростное исступление чувств.
Изумленная, потрясенная, мисс Лори тем не менее быстро овладела собой. Она отдернула руку, вернулась к вышивке и, склонив голову, постаралась скрыть смущение под видом сосредоточенности на работе. Понимая, что неловкая пауза затягивается, хозяйка нарушила тишину. Голос ее был совершенно спокоен.
— Кольцо, которым вы только что любовались, некогда носила герцогиня Веллингтон.
— И вам его подарил ее сын? — горько спросил генерал.
— Нет, милорд, мне дала его сама герцогиня за несколько дней до смерти. На камне выгравировано ее девичье имя: Кэтрин Пакенхем.
— Однако, — настаивал Хартфорд, — я взял вашу руку не потому, что залюбовался кольцом. Нет, мне пришла мысль: если я когда-нибудь женюсь, то хорошо бы у моей жены были такие же тонкие снежно-белые руки.
— Я дочь простого солдата, милорд, а говорят, что у высокородных дам руки куда белее, чем у крестьянок.
Хартфорд, не отвечая, вскочил и облокотился на каминную полку.
— Мисс Лори, сказать вам, какой час был счастливейшим в моей жизни?
— Попробую угадать. Может быть, когда парламент принял Билль о независимости Ангрии?
— Нет, — с многозначительной улыбкой отвечал Хартфорд.
— Быть может, когда лорд Нортенгерленд вернул государственные печати? Я знаю, вы с графом издавна враждовали.
— Да, я ненавидел графа, и все же есть счастье большее, нежели триумф над поверженным врагом.
— Тогда буду надеяться, что вы говорите о Реставрации.
— Снова неверно. Удивительно, что в столь юные лета, мадам, ваш ум целиком занимает политика и вы не можете вообразить радости или горести, с нею не связанные. Вы напоминаете мне Уорнера.
— Наверное, я и впрямь на него похожа, — ответила мисс Лори. — Он часто сам мне так говорит. Я так давно живу среди государственных мужей, что почти разучилась думать по-женски.
— Неужели? — пробормотал Хартфорд. — Вот бы вы сказали это герцогу при ближайшей встрече.
Мисс Лори пропустила двусмысленное замечание мимо ушей и продолжила:
— Я не могу разгадать вашу загадку, милорд; придется вам раскрыть ее самому.
— Тогда, мисс Лори, приготовьтесь к неожиданности. Вы такая горячая патриотка, что, наверное, меня осудите, но счастливейший час мой жизни пришелся на самый черный день величайшего из бедствий Ангрии.
— Как так, милорд?
— Более того, мисс Лори, для вас самой то было горькое время. Час ваших величайших страданий стал для меня часом упоения.
Мисс Лори задрожала и отвернулась. Она, видимо, поняла, о чем он говорит.
— Вы помните первое июля тридцать шестого? — продолжал Хартфорд.
Она кивнула.
— Вы помните, что события того дня завершились ужасающей бурей?
— Да, милорд.
— Припоминаете, как вы сидели в этой самой комнате у огня и не уходили спать из страха, что проснетесь наутро в ином мире? Местность была тогда не так тиха, как сейчас. Вы не забыли прокатившийся в ночи пушечный гром, сказавший вам, что ваши жизнь и свобода висят на волоске, что враг подступил к Риво, а мы, оставшиеся защищать последнюю хрупкую надежду, застигнуты внезапной атакой? Тогда, наверное, вы вспомните и то, как я в час ночи вошел сюда и посоветовал вам бежать немедленно, дабы не угодить в позорный плен к Джордану. Вы сидели у погасшего камина, Эрнест Фицартур спал у вас на коленях. Вы ответили мне, что слышали пальбу и терпеливо ждали указаний, чтобы паническими действиями не нарушить моих планов. Я усадил вас в приготовленную карету и, вместе с остатками разбитых соратников, проводил до Заморны. Что было потом, мисс Лори?
Она, не в силах ответить, закрыла лицо руками.
— Что ж, — продолжал Хартфорд, — в самый разгар бури, в кромешной тьме, когда вся Заморна обратилась в населенный демонами ополоумевший ад, моих ребят зарубили саблями и вашу карету остановили. Я помню, как отчаянно вы сражались за Фицартура и как посмотрели на меня, когда его вырвали из ваших рук. Что до вашего спасения, им — нет нужды повторять — вы обязаны только мне. Вы признаете это, мисс Лори?
— Хартфорд, я это признаю. Но зачем вы вспомнили ту ужасную ночь?
— Потому что я сейчас я подхожу к счастливейшему часу моей жизни. Я отвез вас в дом своего арендатора, на которого мог положиться. Утро застало нас в тесной комнатке крестьянского дома. Мы были одни, и вы, припав головой к моему плечу, рыдали на груди, которую переполняло желание сделать для вас все возможное и невозможное.
Мисс Лори взволнованно встала и подошла к Хартфорду.
— Милорд, вы были очень добры ко мне, и я вам чрезвычайно признательна. Возможно, когда-нибудь я сумею вас отблагодарить. Мы не знаем, как повернется судьба. Бывало, что сильный помогал слабому, и я буду ждать малейшего случая оказать вам услугу. Однако не говорите так. Я плохо понимаю, куда вы клоните.
Мгновение лорд Хартфорд, скрестив руки на груди, смотрел на нее из-под сведенных бровей, затем проговорил:
— Мисс Лори, что вы обо мне думаете?
— Что вы один из благороднейших людей на свете, — без колебаний отвечала она.
Мисс Лори стояла прямо перед Хартфордом, глядя на него снизу вверх. Завитки волос изящно оттеняли виски, тонкую шею, прелестные черты, еще более обворожительные в своей серьезности, озаренные светом глаз, таких больших, темных и бездонных, наполненных жалостливой кротостью и встревоженным участием, как будто их хозяйка разом страшилась того, что происходит в голове великого человека, и соболезновала ему. Хартфорд не мог выдержать этот взгляд. Он бы снес женский испуг или гнев, но теплая, искренняя благодарность, смягченная состраданием, едва не обезоружила его. На мгновение генерал отвернулся, однако страсть возобладала. Красота Мины, когда он вновь на нее поглядел, пронзила его до глубины души, и отчаяние придало этому чувству исступленную остроту.
— Вы полюбите меня! — вскричал он. — Я вас обожаю! Я готов за вас умереть! Так неужто наградой мне будет лишь хладное дружелюбие? Я не платоник, мисс Лори. Я не ваш друг. Я — слушайте, мадам! — вас люблю. Нет, вы не уйдете, клянусь Небом! Я сильнее вас!
