Мажуга оглядел зал. В ярко освещенном заведении два десятка столов, за ними выпивают и закусывают. Попадаются и черные безрукавки пушкарей, и тужурки стрелков, и синие плащи мастеров холодного оружия. Хотя, конечно, большинство посетителей не в цеховой униформе, при этом в зале преобладают одежки любимых харьковчанами немарких темных оттенков. Игнаш направился к стойке, где заправлял Лысый — здоровяк богатырского сложения в красной рубахе. Когда Игнаш проходил мимо стола, за которым расположились четверо крепких парней, тот, что сидел ближе к проходу, развернулся и оценивающе оглядел Мажугу. Должно быть, решил, что вновь вошедший вполне подходит для развлечения, и стал подниматься.
— Эй, селюк! Слышь, чтоль, к тебе ж обращаюсь, морда!
Мажуга остановился перед парнем, тот медленно поднялся. От него разило перегаром, он уже успел хорошо принять. Ростом он был куда больше Игнаша.
— Слышь, селюк, угостишь водкой, а? — прохрипел парень. — Уважаешь честных работяг? Которые тебе струмент куют?
— Струмент? — Мажуга прикинул — сперва по колену сапогом, а потом снизу в челюсть, должно пройти легко, противник пьян. — Честные работяги сейчас в цеху вкалывают, а ты разве что козявку из соплей в своем носе отковать умеешь.
— Шо-о? — протянул парень.
Оглянулся на дружков, те скалились из-за стола и ждали развлечения. Приземистый Мажуга не казался им опасным противником, но если что — они бы, конечно, помогли рослому задире.
— Эй, Блоха! — окликнул из-за стойки Лысый. — Сядь да остынь!
— Чего остынь? — обернулся к бармену парень. — Ты шо, Лысый?
— А того остынь, что ты не заплатил. Скажешь еще слово — и я с тебя за выпитое уже не смогу получить, потому что ты под столом лежать будешь. Сперва расплатись, а уж потом Мажугу задирай, понял? Здорово, Игнаш! Иди сюда, не гляди на этого хмыря, я тебе первую за счет заведения налью.
— Мажуга? — недоверчиво спросил парень. — Ржавый, чтоль? Я ж не знал…
И сел на место. Мажуга оглядел его сверху, потом неторопливо развернулся и прошел к стойке. Лысый уже выставил стакан и поднял бутыль.
— Здорово, Лысый. А у тебя дела неплохо идут, вижу?
— Дела идут, как из пушки. Держи стакан. Раз такое дело, и я с тобой выпью. Надолго к нам?
Лысый выставил миску с квашеными слизневиками и другую — с жареной крысятиной. Выпили. Мажуга взгромоздился на высокий табурет возле стойки.
— Да я на день всего. Закуплю кой-чего, да и домой. Фермер я теперь, хозяин.
— Фермер… вот уж от кого не ждал. Думал, не отпустит тебя город. Харьков — он такой, он крепко держит, коли в душу тебе влез.
— Так и есть. Иногда кажется, что не отпускает, потому и не езжу сюда, чтобы не зацепило снова, не уволокло. Думал, забыли меня здесь. А вон — помнят!
— Эти-то? — Лысый махнул мускулистой ручищей. — У нас, если хочешь знать, до сих пор непослушных детей твоим именем пугают.
— Не, у вас теперь детей призренцами пугают, я уже слышал.
— А, верно. Вон они, легки на помине!
В зале стало тише, Мажуга оглянулся — в дверь вошли двое в темных плащах с капюшонами. Капюшоны были необычные, они закрывали лица, будто маски. Призренцы остановились у порога, водя головами вправо и влево, разглядывая выпивающую публику сквозь большие круглые прорези. Распахнулась дверь, вошел третий призренец. Двое остались у входа, третий протопал через зал к стойке. Остановился радом с Мажугой, кивнул Лысому.
— Как торговля, хозяин? Нет ли жалоб, недовольства, нарушений каких? — из-под опущенного капюшона голос звучал глуховато, но Мажуга слышал, что призренец молод.
— У нас все хорошо, — отчеканил бармен. — И никакого непорядка не случается.
— Добро, — призренец снова кивнул и пошел к выходу.
Когда дверь захлопнулась, по залу пронесся шумный шорох — будто все клиенты разом перевели дыхание, да так, пожалуй, оно и было.
— Видал? — спросил Лысый. — Страшные люди. Ничего не требуют, взяток не берут, не пьют даже. Я бы налил за счет заведения, как полагается за присмотр, но они пить не станут.
— Я так понимаю, молодой парень совсем?
— А кто его разберет под этим колпаком? Хотя большинство их молодые, это конечно. Они ж сирот по улицам собирают, ворье малолетнее, крысят, стало быть, наших. Воспитывают, мозги им как-то переворачивают, что ли? Из мелкой пакости — вот такие честные становятся. Ну и службу в призренческой страже несут, а как же. Так что большей частью они молодые. Три-четыре сезона назад кошельки резали, а теперь — вона, на лапу не возьмут. А я бы дал. Честно сказать, когда эта стража появилась, сделалось здесь поспокойней. Ты ж не застал это время, когда Цех Призрения учредили?
— Застал. Но вскоре из города убрался, толком ничего не узнал. Да мне и не до призренцев было, если по правде сказать.
— Я понимаю. Налить еще?
— Давай. Так что, навели, значит, призренцы порядок?
— Так вроде потише, я ж и говорю. Сперва Цех Призрения для чего создавали-то? Чтобы споры между оружейниками рассудить могли, чтобы общие городские вопросы решать. Ну, там, ежели опять с летунами или еще с кем заваруха, если какой другой такой повод. Ну и опять же дома призрения, стариков, там, сироток чтобы обиходить, накормить. Сироток много по Харькову образовалось, особенно после Городской войны. Собрались цеховые старшины, приняли решение. Из-за этих домов призрения их так и прозвали, смешная вроде кликуха.
— Смешная.
— Ну кто их всерьез-то воспринимал поначалу? Да никто. Подумаешь, за убогими приглядывать. А призренцы вон как поднялись теперь — уже и стража своя, из сирот этих, из уродов, некрозного этого племени… и слово им поперек не скажи. Будто мы все теперь убогие в Харькове, за всеми пригляд.
Ругая призренцев, Лысый понизил голос, но и так говорил осторожно, оглядывая зал поверх мажугина плеча. Потом подумал и добавил:
— Хотя, если мозгами пораскинуть, что в них плохого? Всем хороши, и взяток опять же не берут, и не пьют за счет заведения. Вот так заявятся раз пять-шесть за день: все ли в порядке, хозяин? Ну и стариков, опять же, голодранцев, попрошаек с улиц убрали, всех — в дома призрения, за всеми уход. Наверное.
— Наверное?
— Ну так их же никто не видит больше, тех стариков. Говорят, можно любому зайти в дом призрения, поглядеть, как убогим под присмотром живется, а только кто своей охотой туда сунется? Я точно не сунусь. Вот пацанов уличных — тех всяк видит, в страже они.
Мажуга подвинул стакан и кивнул. Лысый снова налил, не забыв плеснуть и себе.
— Вот ты мне скажи, Ржавый, куда они девчонок девают?
— Каких девчонок?
