— Вы, правда, так думаете? — Эни посмотрела на неё с надеждой.
— Я уверена! Вот, поешь, — она протянула Эни тарелку с сэндвичами. — А потом я провожу тебя в гостиную.
У дверей гостиной Эни остановилась.
— Спасибо, профессор, дальше я сама.
Профессор МакГонагалл кивнула, назвала пароль и удалилась. Эни осторожно пролезла за портрет и оказалась в большой, наполненной детьми, комнате. Все повернулись к ней, но тут же снова отвернулись и продолжили свои разговоры, будто в комнату зашла не девочка, а просто сквозняк прорвался через приоткрытый портрет. Эни ещё немного помялась на пороге, предательские слёзы снова навернулись на глаза. Тут вперёд вышла Лили, подошла к Эни и взяла её за руку.
— Идём я тебе что-то покажу.
Они пришли в спальню девочек, и Лили указала на одну из кроватей.
— Если хочешь, ты можешь спать здесь.
— Хочу, — Эни огляделась и, увидев свою сумку с учебниками, поспешила перетащить её на кровать.
— Смотри, — сказала Лили.
Она дотронулась пальцем до щеки Эни и на нём осталась слеза. Лили взмахнула палочкой, произнесла заклинание, и слеза превратилась в божью коровку. Эни ахнула. Лили пошла к окну, Эни последовала за ней. Распахнув окно, рыжая девочка выставила палец наружу. Божья коровка расправила крылья и взлетела.
— Видишь, она улетела и тебе больше не надо плакать.
Эни заулыбалась и бросилась к своей кровати, она поспешно достала из сумки листок бумаги и карандаш и стала что-то быстро рисовать, а Лили завороженно наблюдала за ней. Когда рисунок был окончен, она протянула его.
— Возьми.
Лили взяла листок.
— Нет, не так, — Эни отобрала у неё рисунок и, потянувшись к нему, выхватила абсолютно чёрную розу.
— Она такая красивая, — сказала Лили. — Но чёрная, и это так печально.
Эни широко улыбнулась и махнула рукой.
— Это из-за карандаша. Завтра я нарисую тебе нормальную.
— Не нужно, пусть будет такая, у неё нет шипов.
— Конечно, они и не нужны, я же рисовала её для тебя. Ты, правда, будешь со мной дружить?
— Я же сказала это ещё в зале, а я никогда не лгу.
Девочки улыбнулись друг другу, взялись за руки и вышли в общий зал.
Я перевернул страницу.
— Северус!
Я вздрогнул. В комнате стояла Эни, она подошла, отобрала у меня дневник, вернула его на место и захлопнула шкатулку.
— Ну что ты за человек, Северус? — сказала она грустно. — Ты ведь даже не спросил моего разрешения. Ты разве не знаешь, что дневник, это очень личное? Любой, кто обладает им, скрывает это от других.
— И ты собираешься скрывать его даже от меня? — сердце защемило.
Она присела рядом и положила голову мне на плечо.
— Я очень люблю тебя, но есть вещи, которыми я не готова делиться даже с тобой.
— Значит, всё-таки есть что-то, что ты скрываешь?
— Северус…
— Не надо, — я встал. — Я больше не прикоснусь к твоему дневнику, обещаю.
Я пообещал Эни, что не стану трогать её дневник, но это грызло меня изнутри и занимало все мои мысли. Дело не только в любопытстве, очень огорчало то, что она не доверяет мне настолько, насколько я хотел бы. Как мог, я успокаивал себя, объясняя всё тем, что дневник, действительно очень личная вещь, но самовнушение не действовало, поскольку сам я никогда не доверял тайны бумаге и не понимал страсти к этому у других. Мне казалось, что дневник ведут, чтобы кто-то обязательно мог его прочесть. В общем, как ни старался, я не перестал думать об этом, что порядком выводило из себя.
Эни больше не касалась темы дневника, но я заметил, что она убрала шкатулку и, по всей видимости, спрятала её, что не могло не злить. Говорит, что любит, а сама скрывает от меня большую часть своей жизни.
С такими безрадостными мыслями я спустился к себе в лабораторию и приступил к работе, но всё валилось из рук и выходило не так, как нужно. Гнев медленно, но верно стал овладевать моим разумом.
— Там Минерва пришла, ты не мог бы подняться? — Эни стояла на пороге.
— Разве у меня не может быть своих дел? — зло бросил я. — Или я должен теперь делать только то, что ты хочешь?
Она подошла совсем близко и провела рукой по моей щеке.
— Что с тобой происходит, Северус?
— Я не обязан отчитываться, Эни, — жёстко сказал я. — Если тебе так хочется, пойди и займись Минервой сама, а меня оставь в покое.
Она отступила на пару шагов, но потом нахмурилась и произнесла,
— Ты ведь сам затеял всё это, и сам просил Минерву помочь тебе. Зачем теперь хочешь переложить всё на меня?
К этому моменту гнев уже подобрался к горлу, и я выкрикнул,
— Знаешь, я уже жалею, если ты настолько не доверяешь мне, может быть стоит вообще всё отменить?
Я сразу же понял, что совершил ошибку, но было поздно. Черты её лица внезапно стали жёсткими, и она холодно проговорила,
— Ты, безусловно, прав, Северус. Пойду, поговорю с Минервой.
Она удалилась, а я остался убитый собственной глупостью. Впервые за эти месяцы я по-настоящему обидел единственно-дорогого мне человека.
«Дался мне этот дневник? — ругал я себя. — Как мне теперь подойти к Эни?»
Пометавшись ещё немного по лаборатории и чуть не разбив пару флаконов, я отправился искать её. Она снова писала картину. Существовала какая-то незримая связь между её душевным состоянием и временем, что она избирала для работы.
— Эни, — позвал я.
Она отложила кисть и подняла глаза. Я повторил,
— Эни…
Больше ничего на ум не приходило, и я в замешательстве замолчал. Она вздохнула, подойдя ко мне, встала на цыпочки и прикоснулась губами к моей щеке.
— Северус, тебе не стоит так переживать. Пока мы любим друг друга, мы будем вместе, не смотря ни на что. Если же это изменится, никакая, даже самая сильная клятва, нас не спасёт.
— Вот этого я и боюсь, — пробурчал я.
Она обняла меня и снова поцеловала.
— Минерва сказала сегодня, что мы с тобой — два абсолютно безответственных ребёнка.
— С чего это?
— У нас самих скоро будет ребёнок, а мы ещё ни разу не думали, о том, чтобы начать готовиться к этому событию.
— Что ещё готовить? — удивился я.
Эни улыбнулась.
— Профессор просила передать тебе, что предлагает свою помощь, если ты не откажешься съездить с ней в Лондон.
— Хорошо, — я сдался. — Напиши, что я принимаю её предложение.
* * *
Профессор МакГонагалл с выражением лица, близким к эйфории, копошилась в куче очень маленькой, похожей на гномью, одежде. Я нервно выстукивал ногой по полу магазина. Все эти кофточки, ползунки и иные тряпочки пугали, напоминая о неотвратимости события, которого я ждал, но в то же время старался о нём не думать.
