— Если хочешь, плачь, мальчик. Мы не можем сделать ничего.
Вайде не мог видеть Эрисе в темноте комнаты, но слышал его прерывистое, судорожное дыхание. Говорить было не о чем, и Вайде молчал. Он был спокоен за капитана — рыжего жизнелюбца, весельчака и музыканта любили товарищи. Ему не откажут в просьбе. Единственное, что волновало Вайде — кого выбрал капитан? Чьими глазами сегодня взглянет смерть на смертных? Чьими лёгкими вдохнёт она воздух, чьими руками будет водить как своими? И генерал спросил:
— Скажи, кто он?
— Линэх, второй отряд, — ответил Эрисе тихо. — Капитан отдал ему свой меч и… они ушли на задний двор.
— Схватка со смертью ждёт многих из нас, мальчик, — прохрипел генерал. Горло сдавило, голос не слушался. — Это нечестная схватка, потому что смерть не бывает честной, но это схватка, и в ней можно победить.
Сколько песен сложено певцами при высоком дворе о таинстве схватки! Каким неясным, непонятым чудом превращается вызванный в саму смерть, как входит она в его тело? Так, что уже не человек бьётся с человеком, но смертный с вечностью, и кто из двоих испытывает другого, кто играет кем, неясно. И, каков бы ни был итог вечной схватки, на миг явственно зазвеневшей клинками, кто бы ни выжил в этот раз из двоих, сошедшихся в поединке, ясно одно — тот, в кого вошла смерть, уже не будет прежним, тот, кто бился с ней лицом к лицу, отбивая длинный меч коротким клинком, смыл с себя позор бесчестия.
Мальчишка затих. Он словно не дышал, замерев, слившись с темнотой.
На лестнице раздались шаги, теперь другие — неторопливые, не слишком ровные. Сархэ. Вайде знал его неуклюжую походку, особенно заметную, когда тот выпьет.
— Ээ… Вайде! Вайде, где же вы, чёрт вас дери, в этой темноте не найти и собственной руки, не то что старого друга, который так хорошо умеет прятаться. А, Вайде? Помните, как мы сидели в засаде тогда, при отступлении с Журавлиного? Ох… да где же вы?
— Здесь. На кушетке, — сказал генерал, и сел, голова чуть кружилась.
— О, точно! Теперь уж я вас вижу! Что же вы все сбежали? Дремчужцы, ей-же богу, хозяева радушные, хоть ума и скромности им явно недостаёт. Нет же, бросились все врассыпную, один глухой Ярст что-то там всё кричит и спорит о звёздах в своём углу. Что стряслось?
Генерал открыл рот, чтобы ответить, прочистил горло, но Эрисе успел раньше:
— Вы слышали песню, Сархэ? Они узнали о проступке капитана, кто-то рассказал им, и жестоко высмеяли его, оскорбили, выставили благородную невесту Тэне шлюхой, а капитана — дураком! Я клянусь вам, Сархэ, — слышно было, что мальчишка плачет, — клянусь вам, капитан женится на ней, лишь только вернётся из Дремчуги… — он вдруг замолчал. — Хотел жениться, — тихо добавил он. И я клянусь вам, клянусь — слышите, Сархэ! — если это ваш болтливый язык пустобрёха сгубил благороднейшего из людей, которого я когда либо знал, клянусь вам, Сархэ, клянусь, я…
— Кхм… Ты тоже здесь, Эрисе? — устало спросил Сархэ. — Вот что, слушайте, дикари пустоголовые. Эту самую песню про рыжего дурачка я самолично слышал в дремчужских кабаках ещё пару месяцев назад! Это бестолковая, но очень, доложу я вам, прилипчивая песенка на известный мотивчик, и…
— Немедленно! Эрисе! — прохрипел генерал, вскакивая с кушетки.
— Храни бессмертные! — вскрикнул мальчишка, уже скатываясь вниз по ступеням.
Генерал заковылял так быстро, как мог, но вдруг ноги перестали слушаться, он прислонился к косяку, не в силах шевельнуться.
— Розы и ирис… — выдохнул Сархэ. — Он пошёл на бой со смертью. И ты — ты! — ты знал, и… Дикари! — прохрипел Сархэ и сбежал по лестнице.
Генерал наконец сумел разжать обод, стиснувший грудь, с трудом выдохнул, вздохнул резко и судорожно, и заспешил на задний двор. В его ушах пела свирель, возносилась к небесам трелями, обрывалась и затихала, по старым щекам бежали слёзы. Вайде, ты ещё можешь плакать, глупец! Что толку? Схватка со смертью!.. Поединок, у тебя кинжал, у смерти меч, дерись, если хочешь жить. Скорее же, скорее! Отчего не слушается нога? Вот, наконец…
Обмер. Поздно: собрались, склонились над телом, вот, огни трепещут.
— Вайде! Вайде, — хриплый голос Сархэ. — Линэх ранен в плечо, у Рыжего распорот бок.
— Рыжий? Как?
— Живой наш капитан, Вайде. Вам повезло.
Между лилово-серым, нависшим небом и неспокойным простором моря носился ветер, поднимая седые волны, словно всадников по тревоге, и разбивал их об утёсы вражеских крепостей. Море шумело и пенилось, деревья прижимались к земле, и по песчаному берегу пролетали сорванные листья и сломанные ветки. Нависшие, тяжёлые тучи против воли покорились буре, и секущий, холодный дождь хлынул с небес, словно затаившиеся до поры лучники дружно выпустили разящие стрелы.
Сжав на груди руки, ссутулившись, пытаясь закрыться от непогоды высоким воротником плаща, вдоль берега одиноко брёл мужчина. Его плащ то разлетался в стороны вороньими крыльями, то распахивался, то прижимался к спине и путался в ногах, тёмные волосы метались, мешали смотреть, пока не намокли и не прильнули к голове, закрывая неряшливыми прядями высокий лоб. Он шёл и шёл, медленно, без особой цели. Камешки едва ли слышно похрустывали под подошвами сапог. Один раз, когда ветер завыл особенно пронзительно, так что голос его стал походить на птичий крик, мужчина вскинул голову и долго всматривался в глубину ненастного неба.
До поры, пока он совсем не замёрз и не продрог — до нитки мокрый, на холодном ветру, — ему чудилось, что волшебство Велемировичей вновь ожило в нём, и ласковое ещё вчера море, нахмурилось и рассердилось, отражая смуту его души. Он твёрдо знал, что это вздор, но наваждение длилось, тянулось и пугало, не давая решиться. Ему казалось, что таким же мороком, застывшей перед глазами пеленой, прельстилась обезумевшая Дремчуга, грезящая прошлым. Гордые волшебники со звучными именами на Се-Ра давно выжили из ума. Последнему слепцу, бродячему скомороху было ясно, думал он, и ветер разносил обрывки его мыслей, что правящие Среброгорящей развратные старики если и понимают в чём-то толк, то исключительно в толковании староотеческих наставлений, в преданиях и рукописях, в хорошем, поставляемом с юга за полновесное золото, густом красном вине и пряностях, в наложниках и наложницах, от чьих духов порой не продохнуть в княжеском дворце.
Пушки и ружья решают теперь войны! Хороший порох нужен воеводе куда как больше, хорошего колдуна. Дремчуга словно спит и не может проснуться, стряхнуть с себя надоедливый, тяжёлый сон, вырваться из парчового, расшитого золотом болота, которое затянуло даже княжича! Наследника престола! Единственного, кто смыслил в военном деле, надежду молодых бояр! Теперь княжич зовётся Альрех-Тинарзис — отрёкся от имени, от наследства, от престола, поддавшись могильному обаянию душной роскоши дремчужских колдунов. Значит, придётся справляться без него. Нужно налаживать производство, создавать военные училища, готовить войско — сейчас! Или будет слишком поздно, и на расцветшую новым цветом Среброгорящую снова ступит нога завоевателя.
