Любопытство разбирало Оливера, но боль Фроста, его страх удерживали от расспросов. Если даже ему не суждено узнать ничего больше о тайнах мира — он уже увидел столько, сколько не рисовалось и в самых радужных мечтах.
Он распахнул дверь, и буран ворвался в дом. Снег вихрился вокруг них водоворотом. Ветер тянул Оливера за одежду, мелодично звенел волосами-сосульками на голове у Фроста. Они выбрались наружу, и Оливер с трудом закрыл за собой створки. Ему показалось, что на щелчок замка где-то в доме откликнулось эхо.
— Пойдем. Здесь недалеко, — сказал он зимнему человеку.
Снаружи было ненамного темнее, чем в доме. Оранжевые рождественские гирлянды на окнах причудливо высвечивали хлопья падающего снега. Оливер похвалил себя за то, что догадался замотать шею шарфом: ветер нещадно колол щеки, снежинки летели в глаза, липли к ресницам. Приходилось то и дело моргать, чтобы видеть дорогу. Он низко склонил голову, чтобы ветер и снег не били в лицо, и заметил, что Фрост не оставляет следов. Касаясь снега, его ступни словно сливались с ним, перетекали, и объем в пространстве, который Фрост только что занимал, мгновенно заполнялся снегом снова. Декабрьский призрак лился сквозь буран, который сам и затеял, а буран словно не замечал его существования.
Оливер волок Фроста к утесу. Холодный ветер свистел в ушах. Плечо заныло, боль отдавалась в шею. Ноги стали ватными, словно отказывались тащить такой груз, как Фрост. Но Оливер не сдавался. Стиснув зубы, он со стоном пробивался вперед, а метель пробирала его до костей. Мороз и тяжелая ноша отвлекали от вопросов; он сосредоточился только на своей неотложной задаче.
Они приблизились к утесу, под которым бушевали волны, и Оливер в замешательстве остановился.
— Что теперь? — спросил он, пытаясь перекричать вой ветра. До края утеса оставалось всего футов сорок. — Если мы подойдем слишком близко, нас может…
— Это твоя земля? — спросил Фрост голосом, напоминающим хруст весеннего льда на озере.
— Моего отца, — ответил Оливер, смутившись.
— Нет, вот эта. Где мы стоим. Она не… общая?
Оливер покачал головой. Зимний человек нахмурился, опять оскалив ледяные клыки. Поморщился от боли и снова схватился за бок. Несмотря на мороз, из раны по-прежнему струилась вода.
— Наша. Семейная собственность.
Фрост зарычал, заставив Оливера содрогнуться от страха. Но потом тот понял, что пришелец рычит от боли, а не от гнева. Голубой туман непрестанно тек из прищуренных глаз. Напряженно щурясь, зимний человек вглядывался в темноту.
— Ты должен отвести меня на самый край.
Смахнув с ресниц снежинки, Оливер перевел взгляд на утес. Глядя на снежные вихри, бившиеся о скалу, он вспомнил, как Фрост крутился в эпицентре снежной воронки.
«Бросай этого снеговика к чертовой бабушке, разворачивайся и беги домой! А этот сможет и сам доползти куда ему надо. На кой я ему сдался?»
Бледно-голубые глаза мрачно смотрели на Оливера.
Он пообещал помочь.
— Хорошо.
Оливер окончательно решился. Разве так уж часто доводится людям встречаться с настоящим волшебством? Он снова двинулся к краю обрыва. И вдруг почувствовал, как зимний человек напрягся и склонил голову набок, точно прислушиваясь.
— Что…
— Тихо! — оборвал его Фрост.
Оливер тоже прислушался. Ветер завывал, почти кричал… Но через секунду стало ясно, что кричит не только ветер, но и нечто иное, скрытое бураном и тьмой.
— Вперед! — рявкнул Фрост. — Надо идти, иначе все пропало!
Это был бред. Сущее безумие. Сквозь вихри снега еще виднелись лампочки рождественских гирлянд, увивавших отцовский дом. Огоньки мира, который Оливер знал с рождения и которому доверял. Вернуться туда мешала не только его тяжелая ноша, но и нечто другое…
Что-то неуловимо изменилось. Он оглянулся. Снег хлестал в лицо. По загривку пробежали мурашки, словно кто-то недобрый стоял за спиной. Казалось, ветер мешает идти, но он понимал: ноги сковывает не ветер, а страх.
— Пожалуйста! — задыхался Фрост.
Наконец Оливер оторвал взгляд от дома, повернулся и побрел вместе с раненым мифом сквозь метель. Край утеса неумолимо приближался, снег летел с него белым водопадом. Еще чуть ближе к краю — и падение неминуемо. Первый же мало-мальски сильный порыв ветра сбросит их обоих.
— Что теперь? — спросил Оливер неестественно напряженным голосом.
— Идем вперед, — ответил Фрост. — К самому краю!
Оливер вдруг вспомнил, как сегодня вечером уже стоял здесь, на утесе, и как притягивала высота, и как хотелось броситься вниз. И происходящее показалось наказанием за тот порыв, словно сама вселенная решила поставить его перед настоящим выбором.
Он отчаянно замотал головой:
— Я не могу.
Но, оглянувшись на Фроста, заметил, что зимний человек смотрит вовсе не на него. Голубые, сочившиеся туманом глаза глядели куда-то поверх его плеча. Миф выглядел смертельно напуганным.
— Сокольничий, — прошептал Фрост.
Слово тут же подхватил и унес ветер, так что Оливер даже не был уверен в том, что расслышал его.
Но, медленно оборачиваясь, он уже знал, кого увидит. Охотника.
По колено в снегу, который намела неестественная метель, стояла огромная темная фигура. Она опровергала все прежние представления Оливера о мире. Восемь футов росту, плечи шириной в четыре фута. Ноги и руки обмотаны полосками кожи, грудь и торс одеты в кованую металлическую кольчугу, сквозь пелену снега казавшуюся оловянно-серой. Тело принадлежало человеку, а голова — хищной птице. Из спины росли мощные крылья, сложенные, чтобы уменьшить сопротивление ветра.
Сокольничий шел прямо на них.
В правой руке он держал длинный тонкий клинок, изогнутый, как ятаган. Лезвие горело огнем.
— Прости, — с болью прошептал Фрост на ухо Оливеру. — Он убьет тебя за то, что ты решил помочь мне.
«Нет. Такого не может быть. Это не на самом деле», — думал Оливер, не в силах оторвать взгляд от Охотника, не дыша, не моргая, не слыша биения собственного сердца.
Зато он слышал скрип снега под кожаными сапогами Охотника и шипение снежных хлопьев на горящем ятагане. Охотник замедлил шаг. Он переводил свой взор с Оливера на Фроста и обратно, словно пытаясь осмыслить появление новой добычи.
— О боже! — прошептал Оливер.
Он подумал о своих родственниках, о Джулианне, о том, что он с ними не попрощался. Ему захотелось увидеть дом, рождественские огоньки, снова оказаться в мамином салоне. Но Сокольничий был таким огромным и ужасным, что заслонил собою весь мир. Раскрыв клюв, он издал такой пронзительный клекот, что Оливер тоже закричал, хлопнув себя по голове свободной рукой.
